— Чарлз знает отличное место, где поесть, — крикнул я маме, прежде чем она до отказа подняла окно. — Попробуй там свиной студень.

Внутри, по телевизору, шла программа «Домашний ремонт». Сначала я подумал, что отец уставился на экран, но затем разглядел, что он просто дремлет в мамином кресле для чтения. Спал он агрессивно, будто во сне ему виделся некий ученый спор против его концепций и отец готовился вмиг разделаться с оппонентами.

По правде говоря, вновь увидеть его было для меня некоторым шоком. Особенно в такой ситуации. Последние два года плохо на нем сказались. Долгое время аристократическое лицо моего отца выдерживало натиск времени, однако теперь прожитые годы разом его нагнали. Беглого взгляда хватило, чтобы понять: больше у него не будет молодых любовниц, и я невольно спросил себя, не принесло ли это отцу облегчения. С конца шестидесятых он носил длинные волосы, яркую, струящуюся серебром гриву, которая теперь немного пожелтела — это было похоже на зубной камень. Особенно меня поразило, насколько женскими сделались его черты. Вынудило призадуматься, не кажется ли он теперь и моей матери скорее старухой, чем стариком.

Под моим не слишком сочувственным взглядом он проснулся.

— Генри! — выговорил он, медленно поднялся на ноги, протянул руку.

— Генри! — ответил я. Наши руки соприкоснулись — его сухая, моя влажная (на что он вроде бы не обратил внимания).

Наступило молчание. Эта встреча двух Уильямов Генри Деверо, первая за десять без малого лет, если не считать визита в больницу, когда отец находился под действием сильных транквилизаторов, неуловимо напоминала баснословное знакомство Джойса и Пруста: оба признались, что не читали книги собрата, и, установив этот факт, лишились тем для дальнейшего разговора. Мы дружно уставились в телевизор, словно ища в нем подсказку.

— Про тебя говорили недавно, — сказал он, не уточняя, но явно подразумевая утренние новости. — Что-то насчет… — Он яростно покачал головой, как будто от встряхивания нужная мысль могла выплыть на поверхность его разжиженной памяти. Выплыла — и отец едва поверил: — Уток? (Наверное, это ему приснилось, решил он.)

Я признал, что речь вполне могла зайти об утках, и это отца устроило: по крайней мере, он пока не тронулся умом.

— Ты не против выйти на свежий воздух? — предложил он, поглядывая на солнечный день, сверкавший за окном. — У нее тут так темно, — добавил он, озирая вселенную моей мамы.

Он отыскал свитер с отложным воротничком, и мы вышли на крыльцо.

— Соседство у вас безопасное? — поинтересовался отец, поглядывая в обе стороны широкой улицы.