Я не уверена, помнит ли Уайпо птицу, помнит ли, как я затащила ее в свою комнату и подожгла палочку благовоний.
Последние несколько дней я рисую птицу, воспоминания, которые мне удалось увидеть, Фэн с разных ракурсов. Пытаюсь припомнить как можно больше деталей. Я показываю скетчбук бабушке, и она начинает медленно переворачивать страницы. Я смотрю, как она задерживается на рисунке, где изображены они с Фэн, стоящие на коленях в храме. В ее глазах что-то мелькает: может, она ее узнала. Понять точно невозможно.
Но что-то между нами изменилось, появилась некая особая связь.
Я начинаю схватывать мандарин. Вспоминаю то, что когда-то уже знала. Иногда я слышу какую-нибудь фразу, и в голове сразу возникает перевод – я тут же понимаю, что она означает. Папа пообещал, что, когда мы вернемся домой, он запишет меня на уроки мандарина. Его предложение: он будет платить за занятия, если я соглашусь еще раз попробовать психотерапию. Я выступила со встречным: идет,
К ноябрю, надеюсь, я уже смогу поддержать диалог на китайском. Это моя цель – хочу удивить Уайпо и Уайгона, которые постараются приехать к нам на День благодарения. Праздник выдастся не из легких, но с такими гостями пройдет гораздо лучше.
Мама не сможет приготовить индейку с начинкой по ее особому рецепту – с клейким рисом и грибами, порезанными в форме ушек. Вместо нее готовить буду я. Уверена, несколько блюд по маминым рецептам у меня получится воспроизвести – особенно если будет помогать Аксель.
Аксель… Я до сих пор не позвонила ему. Не написала ни имейл, ни сообщение.
Честно говоря, это одна из причин, почему я не хочу возвращаться домой. Между ребер до сих пор сидит стрела. Я практически уверена, что она застряла там навсегда.
Я вспоминаю то первое сообщение, которое он отправил.
Но мы не можем просто перестать быть друзьями. Аксель знает меня так, как не знает никто другой. Аксель – единственный, кто понимает все мои цвета.
104
104
Наш самолет приземляется раньше времени, но, когда мы наконец добираемся до дома, за окном уже поздний вечер. Звезды и сверчки заняли свои места и зовут нас домой. Шторы опущены, но по краям проступает мягкое свечение.
Меня оглушает знакомая волна боли. Так выглядел наш дом, когда я возвращалась по темноте, а мама выводила трели за фортепиано в гостиной.
Пока я не переступила порог, пока стою здесь рядом с чемоданом, я могу представить, будто она все еще там, ждет, пока я зайду, чтобы поздороваться со мной, перекрикивая музыку и не останавливая беглых пальцев. Могу притвориться, что сейчас она закончит играть Рахманинова, перекинет ноги через фортепианную банкетку и вскочит, чтобы обнять меня.