Тридцать первое число – типичный для декабрьского Парижа студеный день. В холле роскошного отеля «Лютеция» коридорный расставляет обитые красным бархатом массивные кресла на сверкающем полу в черно-белую шахматную клетку, а франтоватый консьерж за стойкой каллиграфическим почерком тщательно вписывает в журнал имена последних заселившихся клиентов. Заметив, что кто-то приближается к стойке, он поднимает голову с дежурно-любезной улыбкой на лице, но эта улыбка тотчас же гаснет. Он не может понять, что за человек перед ним – клиент или бродяга: высоченного роста мужчина с глазами, обведенными темными кругами, и трехдневной щетиной на почерневшем от копоти подбородке. На нем измятый, как тряпка, пиджак, затертые лоснящиеся брюки и пыльные военные ботинки.

– Чем могу помочь, месье? – звучит осторожный вопрос.

– На мое имя заказан номер.

Брови консьержа непроизвольно ползут вверх.

– Меня зовут Антуан де Сент-Экзюпери.

Консьерж подвигает к себе лист брони и небрежно начинает его просматривать, однако обнаруживает не только что на месье забронирован номер, но и что номер этот – президентский сьют. Он удивленно оглядывает с головы до пят того, кто, выходит, является почетным гостем элегантного литературного вечера под председательством мэра. Компания отпустила Тони для получения премии, но ему пришлось добираться из Касабланки в Тулузу на перекладных, с почтой: двадцать четыре часа в небе, буря и нещадная тряска над Гибралтарским проливом, всего пара часов сна в Аликанте, пробирающий до костей холод над Пиренеями, бегство от грозовых туч над Каркассоном. А когда он добрался до Монтодрана, времени оставалось только на то, чтобы доехать поездом до столицы, где за торжественным ужином ему должны вручить премию.

– Пришлите мне в номер брадобрея. А курьер пусть сходит и купит мне две сорочки с жестким воротничком самого большого размера и пару галстуков. Да, и горничная – попросите ее зайти забрать мой костюм: его нужно отгладить.

В холле появляется кто-то еще.

– Папуас! Ты как будто кораблекрушение потерпел! – Консуэло, приехавшая в Париж днем раньше на поезде, бросается в его объятия.

– Ну раз ты здесь, то я, считай, спасен.

Пока его бреют, Тони пытается придумать, что будет говорить во время церемонии. Мероприятий такого рода он терпеть не может. И как бы ни старался запомнить несколько заготовленных фраз, все они вылетают из головы, как только нога его ступает на кафедру. Короткие этикетные речи ему никогда не давались. Он может часами рассказывать бесконечные истории, но понятия не имеет, как сказать три совершенно формальные фразы.