Мои щеки заливаются краской. Когда я иду за миссис Клоусон в мамину личную гримерку, несколько девушек издают дружное «у-у-у».

Я стучу в дверь, но не успеваю даже отнять кулак, как мама широко ее распахивает.

Она качает головой.

– Так я и знала, что ты выкинешь что-нибудь эдакое.

– Нет, мам, я ничего такого не планировала. Ну, во всяком случае, до вчерашнего вечера.

Она прижимает к груди расстегнутое платье Мисс Люпин.

– Ты дисквалифицирована. Мы не можем разрешить тебе участвовать в финале. Это будет несправедливо.

– Но я ведь все равно не выиграю, – замечаю я. – Почему мне нельзя просто пройтись по сцене?

– Ты нарушила правила, а за это я бы дисквалифицировала любую участницу. Прости, но на этом все.

Я понимаю, что это глупо. Это ерунда. Но часть меня никак не может смириться с тем, что я не попаду в финал. Особенно после всего произошедшего и именно сейчас, когда до завершения конкурса осталось меньше часа.

Я не удивлена. Во всяком случае, не должна удивляться. Я знала, что моя выходка грозит дисквалификацией, но почему-то думала, что мама сжалится надо мной.

Она оборачивается.

– Застегнешь меня?

Ткань натягивается не так сильно, как в прошлый раз, но все равно…

– Мам, прости, но на этом все, – говорю я решительно. Остается добрый десяток сантиметров, и я могу тянуть сколько угодно, но «собачка» не двигается, и с этим ничего не поделать.

Мама резко поворачивается и через плечо смотрит в зеркало.

– Это невозможно… Нет, нет… Я примеряла его на этой неделе. Я занималась пилатэсом и на велотренажерах.

Я понимаю, что она в шаге от нервного срыва. А если сорвется мама, весь конкурс полетит в тартарары.

– Так, – говорю я. – Послушай, сейчас мы все исправим.