Дома мы его всегда звали Алик. Многочисленные тётушки мягко – Олежка. Друзья – Алька. Мне всегда это нравилось – было в этом имени какое-то мальчишество. Олег Стрижак – было коротко, красиво и строго. Но я буду называть его так, как привыкла, каким он и был для меня, мамы, сестры Юли, бабушки, всех наших друзей и подружек.

Он родился 9 ноября 1950 года на границе Афганистана и Туркмении, в городке Керки, где стояла военная часть. Его отца, фронтовика, уже уволенного в запас и начавшего было новую, невоенную жизнь, в 1949 году снова призвали и отправили сюда начальником штаба дивизиона. Мама была выпускницей института иностранных языков, молодым вузовским преподавателем английского, но в тех туркестанских степях работала в школе да растила Альку. Она вспоминала потом нестерпимый зной, песчаные бури, тяжёлую малярию и то, что они с мужем были молоды и по-настоящему счастливы.

Всё рухнуло в одну мартовскую ночь пятьдесят пятого года, когда Всеволода Стрижака убили душманы. О том страшном утре, когда в дом молча вошли все командиры, мама говорила редко. ЧП было серьёзным, но по всем бумагам, которые мы потом нашли в архивах Минобороны, выходило, что случилась просто бытовая драка. Именно так доложили наверх.

Молодая вдова с пятилетним сыном приехала в Ленинград, к свекрови. Но именно здесь, как ни странно, случилось, быть может, главное провидение в его жизни: они непременно должны были встретиться, он и этот северный город.

Брат любил и знал его в подробностях. Его сделал своим главным героем. Он вообще по-настоящему любил три вещи в жизни: Город, море и русский язык.

Алька не был домашним ребёнком. У него было нормальное детство ленинградских мальчишек. Носились по дворам, залезали на крыши, дрались, катались на плотах по Ждановке. Учился он всегда блестяще. И наставлял нас: учиться надо на пять или на два, где два было редким допустимым исключением.

А ещё он отлично рисовал. Карандаш, тушь, акварель. Помню, как, расстелив на полу большой лист ватмана, он делает нам в школу стенгазету с смешными рисунками и, макая плакатное перо в красную тушь, широко пишет название: «Колючка». Его акварели я от избытка чувств клеила прямо на обои. Увы, многочисленные переезды ничего не сохранили. Да и сама привычка рисовать с годами у него почему-то исчезла.

В 1962-м он поступил в Ленинградское Суворовское училище. Тогда брали после четвёртого класса. Конечно, он сам не мечтал оказаться в казарме с бритой головой. Возможно, причин для такого решения старших было несколько: в новом браке мамы родились мы, сёстры, большая теперь семья всё ещё жила в коммунальной квартире, да и с отчимом отношения у него были трудными. Это была несправедливая ссылка, в которой он, кстати, никогда не винил маму.