Он посмотрел на свои руки, будто только что, своей честностью, физически ударил ее. Роуз почувствовала прилив чувства, похожего на тоску. Где была такая прямота все эти годы? Почему проявилась только сейчас, когда уже слишком поздно?

– Так что, да, я уйду отсюда, – произнес он, подняв голову, но не смотря на Роуз. – С радостью.

С этими словами он схватил свои ключи и кошелек, лежавшие на кофейном столике, и оставил ее одну, прижавшуюся к стеклу.

74. Эмма Зи

74. Эмма Зи

Родители, наверное, думали, что она не слышит их из своей спальни, но Зи слышала, и чем дольше лежала, тем дольше они плакали. Мама скулила, как оставленная во дворе собака, а папа – почти как Эмма Кью, заикаясь и давясь, из-за чего его голос казался высоким и девчачьим. Это было отвратительно.

Зи хотела, чтобы они поскорее перестали, но, видимо, это затянется надолго. Родители вместе проводили ее в спальню и уложили почти два часа назад (и притом слишком рано!), сидели по обеим сторонам от нее, гладили по волосам и говорили притворными голосами, какими говорили всегда, когда притворялись, что все в порядке. Они несколько минут объясняли ей, что произошло, но хотя бы не пытались врать.

Мама много лет назад сделала неправильный выбор, объясняла она. И папа Эммы Кью тоже сделал неправильный выбор. Но все это случилось задооооооооолго до твоего рождения, понятно? И это не имеет никакого отношения к нашей семье сейчас.

– Ты же знаешь, что мы тебя любим так же сильно, правильно? Это ничего не меняет, – сказала мама.

– Я всегда был твоим папой, я сейчас твой папа, и я всегда буду твоим папой, – сказал папа и поцеловал ее в лоб. – Я знаю, что ты это знаешь, Эмма.

И Зи кивала, где надо, обнимала их в ответ.

Но она видела, что родители притворяются ради нее. Мало того, она нутром чувствовала, как они напуганы. А за этим страхом ощущала их злость – в том, как напряженно они ходят по дому, как избегают смотреть друг на друга. Не тянутся сжать руку, похлопать друг друга по попе. Мама плакала. Много плакала.

Эмма Зи тоже была напугана.

Она встала с кровати, спустилась по лестнице, прошла по коридору в библиотеку и послушала у двери. Теперь она слышала только всхлипывания, без слов.

Девочка сделала шажок за угол и посмотрела на родителей. Низкая лампа на кофейном столике отбрасывала на стены жутковатые овальные тени их голов. Даже в тусклом свете было видно, какие красные у мамы глаза. Лицо папы было бледным, опухшим и больным на вид.

– Привет, милая.

Мама вытерла глаза уголком темно-зеленого шерстяного одеяла. Она сидела, укрыв ноги. Казалось, что она слишком устала, чтобы встать.