Прошлой ночью они долго говорили. Ксандер пошел спать, а они все говорили. Вспоминали отца, обсуждали всякое такое, чего Ксандер не понимал, но, по крайней мере, они больше не орали друг на друга. Последнее слово, которое мальчик услышал, засыпая, было «колледж».
Пока что никто не упоминал о наказании. Может, мама забудет об этом научном проекте. Может, Фома Аквинский научится летать.
Потому что наказание будет. Но неужели так плохо то, что он узнал? Это же наука. Правда. Данные. Это вообще была не самая интересная часть эксперимента, а теперь у Эммы Зи будет два отца, притом что у Ксандера и его сестры и одного-то нет.
«Да боже мой, – подумал мальчик, – ведь это как если бы у нее было два ферзя! А с таким преимуществом кто угодно всем задаст жару! Почему все вдруг взбесились?»
Ксандер взял с ближайшего кресла подушку и растянулся на полу возле дивана.
Фома Аквинский подошел и плюхнул свою толстую тушу рядом. Ксандер притулился в уголке дивана, как можно ближе к маме и сестре, но так, чтобы не отрываться от собаки.
Ничего здесь не было сказано о тепле тел, приятных запахах и нечеловеческих факторах, вроде собак. Возможно, алгоритм стоит доработать.
Но даже при этом Ксандер никогда не сможет составить профиль человека, который он больше всего хотел воссоздать. Первую партию (да и вторую, и третью, и, наверное, вплоть до пятнадцатой) с Ксандером играл его отец, но по ходам мальчик помнил единственную, последнюю игру с ним – ту, в которой отец не поддавался. Ксандер выиграл сам – впервые в жизни. Он и сейчас видел округляющиеся от удивления глаза отца, его ошеломленное лицо во время эндшпиля. Как он смотрел на двух слонов и проходные пешки. Как он гордо подал руку над доской, чтобы признать победу за своим трехлетним сыном. Ладонь у него была большая, теплая и влажная.
Через какое-то время Тесса перевернулась на диване, и рука ее снова свесилась с края. Ее пальцы коснулись шерсти на спине пса и оказались прямо возле лица Ксандера. В щелки между пальцами сестры мальчик видел заднее окно и в нем – светлеющее небо.