Имел я ее вместе с ее чертовой пьесой!

По-моему, ты и сам был бы не прочь.

Так и все вы были бы не прочь, так ведь?

Был ли Фентимен заодно с Конрадом? Я думаю, да. А вот был ли к этому причастен Милки? Скорее всего, нет. Особенно после того, как его исключили из «Сент-Освальдз». Только Фентимен… Понимаете, Рой, он, как мне помнится, всегда был ведомым и на роль вожака ни в коем случае не годился. Тихий такой мальчик, который и рот-то открывал в основном для того, чтобы поддержать или усилить сказанное моим братом. Вот и повзрослевший Фентимен был таким же: моментально соображал, каких слов от него ждут, во мгновение ока превращался из врага в союзника, в конфидента, в «old school tie»[72] и даже в Блудного Сына – и все это с невероятной легкостью, почти без усилий, что и давало мне возможность предположить, что именно он, а не Конрад, должен был бы тогда быть в театре. Но какую же роль он в таком случае играл? Был членом команды технического оснащения? Это могло означать практически все что угодно. Вот у Конрада точно была главная роль – роль того, на ком спасательный пояс, и этот пояс не даст ему упасть с той высоты, на которую он поднялся, стоя на балкончике осветителя. А у Фэтти роль, как всегда, была вспомогательная. Роль верного последователя. Удобного партнера. Марионетки, провокатора, осведомителя. Знал ли Фэтти о планах Конрада? А может, это он все сам и придумал? Такое я вполне могу себе представить. Что же они все-таки задумали? Какое-то публичное оскорбление, несомненно. Нечто, способное чудовищно унизить, опозорить. И непременно нанести Керри болезненный удар – ведь она предпочла Доминика, а не Конрада! Как-то Керри обмолвилась, что была помолвлена с Филипом Синклером. Что, если это Конрад стоял за их разрывом? Для этого ему, собственно, требовалось не так уж много: хватило бы и одного слова, одного намека – или, что еще лучше, одного из тех рисунков Доминика…

Конечно, я могла бы расспросить Доминика, и он бы в конечном итоге все мне рассказал. Но тогда я должна была бы признаться ему во всем, рассказать о своих свиданиях с Фентименом. Пока я хранила молчание, у меня все-таки хватало сил притворяться, что все нормально. Или, по крайней мере, притворяться такой, какой меня хотел видеть Доминик. И мне очень нравилось быть такой. Мне нравилась уязвимость, невинность этой женщины. Нравилось, как на нее реагирует Доминик, постоянно выказывая желание быть ее защитником. Нравилась ее готовность просто принять то, над чем она не властна. И потом, Рой, я, наверное, уже понимала: если Доминик признается мне, что и он тоже соучастник того преступления, что он тоже там был, то никакого выбора у меня не останется.