Некоторое время я просто сидел за столом и курил «Голуаз», пытаясь несколько заглушить проклятый цветочный запах. Затем встал и открыл окно – теперь нужно было как-то избавиться и от запаха сигаретного дыма. Я как раз привычным движением тушил окурок в отверстии для чернильницы, когда дверь у меня за спиной открылась и на пороге возник Дивайн собственной персоной. Его явно встревожил запах табака, хоть он и старался никак этого не показать. Но его выдал нос, который весьма красноречиво задергался – нос Дивайна всегда был самой чувствительной частью его организма.

– Никак это вы, Стрейтли? – воскликнул наш Зелен-Виноград.

Я величаво кивнул:

– Приветствую вас, Дивайн.

Подобная «вольная» манера стала свойственна нашему общению примерно год назад или чуть больше. До этого столь легкомысленный обмен приветствиями был бы для нас обоих просто невообразим.

– Значит, вы вновь приступили к работе? – сказал Дивайн.

– Libens. Volens. Potens, – гордо заявил я, подчеркивая свою полную свободу, а также желание и готовность трудиться.

У Зелен-Винограда снова дернулся нос, и он заметил:

– А мне казалось, что вас до середины триместра не будет.

– Что? Неужели вы опять нацелились прикарманить мой кабинет?

Он фыркнул.

– У вас, Стрейтли, вид по-прежнему нездоровый. Слишком мало физических упражнений, слишком много этих, – и он указал на мятую пачку «Голуаз», торчавшую у меня из кармана брюк. Эх, надо было мантию надеть! – подумал я. Мантия способна скрыть столько грехов. Я поискал ее глазами и с ужасом увидел, что на привычном месте – на крючке за дверью – ее нет.

– Где моя мантия? – возмутился я. – Я всегда ее там оставляю, а теперь она куда-то исчезла.

Зелен-Виноград только плечами пожал, как бы снимая с себя всякую ответственность.

– Наверное, мисс Малоун ее куда-нибудь припрятала, – предположил он. – Она какое-то время вас здесь замещала.

– Что? – взревел я. – Береговая Сирена?! – У меня просто слов не хватало. – В мой класс поставили Береговую Сирену?!