Озеров ехал на электричке и читал книгу города.

Вот укромное место для курящего тайком подростка и подиум полуобнаженной домохозяйки, решившей развесить мокрое белье. Вот уголок, где летом можно греться на солнце, подставив его лучам огромный волосатый живот, и куда зимой можно на спор выбежать за охлажденными напитками. Вот убежище для неторопливых мечтательных разговоров с другом, разбирательств по телефону, когда квартира полна людей. Вот сомнительное укрытие для влюбленных от глаз знакомых, таким образом предоставивших себя любопытству незнакомых. Вот тихая пристань для пожилых старушек, подолгу смотрящих вдаль. Вот излюбленная площадка детей, воодушевленно наблюдающих падение целлофанового пакета с водой на асфальт и привязывающих резинового паука за леску. Многочисленные, не похожие друг на друга балконы Города Дождей…

Озеров вдруг понял, что попал в очень сложное положение. То место, где он работал, объединяло всех этих людей с душами и взглядами такими же различными, как эти балкончики. Он осознал, как сложно будет говорить с ними и объясняться. И на миг испугался такой серьезной ответственности, ощутив, что одни и те же слова будут по-разному отзываться в их сердцах.

Кирилл вспомнил, как подростком усомнился в том, что сможет стать врачом, как испугался, что убьет кого-нибудь по ошибке. За последующие годы он встретил так много безразличных врачей, что теперь его опасения были бы преимуществом – сомневается тот, в ком еще не умерла совесть.

Если бы у него был день для подготовки, то, вероятно, он придумал бы средство, как избежать лишних вопросов. Но уроки шли нескончаемым потоком, и родительское собрание плавно вылилось в последний рубеж, который сегодня нужно было преодолеть.

В последний час до собрания можно было видеть учителей, мерно расползающихся по своим кабинетам. За полчаса кто-нибудь из них, обнаружив, что забыл список или анкету, с выпученными глазами носился по этажам и, запыхавшись, возвращался в свой класс.

Первые родители появлялись минут за десять до начала. Странно было видеть, как взрослые люди, очень разные, садятся за парты, за которыми, возможно, не раз сидели их дети, и с важным видом оглядывают кабинет. О чем они думают? Вспоминают ли свои юные годы? Смеются над собственными проделками? В скольких из них остались теплые чувства к школе? В ком до сих пор кипит ненависть? Кто греб всех под одну гребенку и, попав однажды в руки к нервному грубому учителю, теперь презирал всех остальных?

Оставалось очевидным только одно: здесь никто не оставался равнодушным – школа до сих пор была местом, которое всех объединяло и тревожило, очень личным для каждого, но все же с такими сходными для всех воспоминаниями. Школьная жизнь всегда будет раной, которая не заживает, и вместе с тем – памятью о беззаботной радости. Можно стать очень важным человеком и сделать вид, что школа осталась далеко в прошлом, но нельзя уничтожить воспоминания о ней полностью.