Сначала он назвал было адрес Познански, но по дороге почувствовал, что его гложет какое-то адское, нестерпимое чувство голода. Остановив машину, он вышел, расплатился и тут же столкнулся с какой-то немолодой американкой, державшей на руках карликового пуделя. Извинившись, Аполлинарий Николаевич машинально потер лоб рукой и, толкнув дверь, вошел в первую попавшуюся забегаловку. С трудом пережевывая сандвич и запивая его пепси-колой, он постоянно и как-то рассеянно тер лоб кончиками пальцев, словно пытаясь вспомнить что-то ускользающее, но необыкновенно важное. Мир вокруг, — а это был чужой, кипучий, самодовольный деловой мир, — как будто нахлопнулся на него гигантским ватным колпаком, и он задыхался внутри, с трудом управляя своими действиями.

Сейчас, когда он потерял семью, ему была абсолютно непонятна осмысленность всего окружающего. Выйдя на улицу, Вельяминов пошел сам не зная куда. Он с недоумением останавливался перед витринами, по три раза, чтобы понять смысл, читал рекламные вывески, с тупой злобой всматривался в спокойные лица прохожих и все думал — зачем все это? Что он здесь делает? Какой смысл во всем этом людском муравейнике? Наконец ему захотелось куда-нибудь сесть и выпить. Увидев вывеску, в которой мелькнуло слово bar, он вошел внутрь. Присев за стойку и заказав две двойные порции виски, Аполлинарий Николаевич полез в карман пиджака за деньгами. В бумажнике, кроме денег и визитных карточек, лежала его любимая фотография Антонины, сделанная три года назад, на очередную годовщину их свадьбы.

«Милая моя, единственная, — думал он про себя, вглядываясь в любимые веселые глаза и ослабляя душивший его узел галстука, — неужели тебе знакома смерть, хотя ты создана для жизни? Что с тобой стало и что ты со мной сделала?»

В этом заурядном нью-йоркском баре, где, несмотря на общенациональный траур, виднелись раскрасневшиеся, самоуверенные, оживленные лица и слышался победный американский клекот с трудом понимаемой им сейчас английской речи, Аполлинарию Николаевичу почему-то упорно приходили на ум полузабытые строки Тютчева, написанные великим поэтом уже в «пенсионном» возрасте после смерти его молодой возлюбленной:

Он медленно и тяжело напивался, уткнувшись невидящим взором в одну точку перед собой, почти ничего не воспринимая и не осознавая.

Когда он вышел из бара, над Нью-Йорком уже спустилась ночь, но Вельяминов едва ли это заметил. Черный, пугающий толчок изнутри внезапно разорвал все ожидания и колебания. «Где находится этот проклятый мост?» — всплыло в его воспаленном мозгу. Он подошел к бровке тротуара и с трудом поднял дрожащую руку. Почти сразу рядом остановилось такси.