— Здравствуй… Эдуард.

Архангельский с удовольствием отметил про себя, насколько внушительное впечатление он производит — бывший одноклассник едва сдержался от того, чтобы обратиться к нему на «вы» и по имени-отчеству. И, честно сказать, жаль, что Гринев этого не сделал!

— Присаживайся. Как поживаешь?

— Неважно.

— А что такое?

— С женой проблемы.

«Ага! — с удовлетворением отметил Архангельский, довольный собственной проницательностью. — Так я и знал».

— А что конкретно? Надеюсь, Вера здорова?

— Это как посмотреть. — вздохнул Вадим. — То есть с физической стороны она здорова… Во всяком случае, была здорова, когда мы виделись последний раз, а вот с точки зрения психики слегка того, — и он покрутил пальцем у виска.

— Будь любезен, поясни.

— Понимаешь, в чем дело… Все началось с того случая, когда меня захватили чеченцы. Она несколько месяцев жила одна — то есть не совсем одна, а с нашими детьми, — очень беспокоилась за мою жизнь и на этой почве ударилась в религию. Начала каждый день ходить в церковь — молиться за мое успешное освобождение, накупила всяких дешевых иконок и образов, крестила детей, стала читать Библию, соблюдать посты, ну и все такое.

— Вообще-то в этом нет ничего удивительного, — осторожно заметил Эдуард, — многие другие женщины на ее месте сделали бы то же самое.

— Да, я понимаю, — согласился Вадим, — но все это продолжалось и после того, как я благополучно вернулся… Благодаря деньгам ныне покойного Никиты. — Эдуард знал об убийстве Дубовика, поэтому кивнул, и они какое-то время помолчали. — Она и меня пыталась обратить в свою веру, — продолжал Гринев, — а когда этого не получилось, наши отношения резко испортились. Одно время Вера даже отказывалась со мной спать, пока мы не обвенчаемся в церкви — и это после двадцати лет брака! Короче говоря, она стала такой суровой моралисткой, что я чуть не свихнулся от ежедневных упреков в безбожии и аморальности! Представь себе: мужа, который прожил с ней двадцать лет и почти не изменял, обвинить в отсутствии всяких моральных норм! Ну, и что ты на это скажешь?

Архангельский принял задумчивый вид, поправил очки и медленно произнес:

— На мой взгляд, мораль — это вообще не дело религии, главная задача которой состоит в том, чтобы выполнять терапевтическую роль по отношению к смерти. А поучать, да еще следить за моральным обликом граждан — значит вмешиваться в их личную жизнь. Но это опять-таки мое личное мнение, которое я высказал во время нашей последней встречи с патриархом. — Последняя фраза имела явный оттенок хвастливости и была совсем не обязательна, но Архангельский не смог удержаться, тем более что он действительно не один раз встречался с патриархом.