– Я вызвала врача! – прокричала она и, повернувшись, побежала обратно к дому, Тед – за ней.

Я решила, что лучше остаться дома и ждать, но потом что-то сказало мне: нет, ты должна это увидеть, ты никогда не видела ни инсульта, ни умирающего. И я тоже пошла за ними. Перси сидел в кресле перед телевизором, странно и уродливо дергаясь и бормоча что-то сквозь зубы, скорее всего искусственные, глаза его закатились, он весь содрогался, словно под воздействием слабого тока. Роза вцепилась в Теда. Я смотрела с порога.

Машина доктора резко затормозила у живой изгороди в конце подъездной аллеи. Доктор подошел к дому очень медленно и церемонно, почтительно опустив голову. Наверное, решил, что больной уже скончался. Он поблагодарил нас, и мы тихонько удалились.

Я ждала чего-то подобного, сказала я. Тед признался, что и он тоже. Меня затошнило от воспоминания о жутком бормотании сквозь зубные протезы. Нахлынуло отвращение. Мы с Тедом обнялись. Фрида мирно взирала на нас из-за стола, ее большие голубые глаза были спокойными и ясными.

Позже мы постучали к соседям. Там была старшая миссис Дж. и шаркающий, блондинистый Уильям. Роза сказала, что Перси спит, он и лежал тут же, на диване, повернувшись к нам спиной. За этот день он перенес пять ударов. Еще один, заявил доктор, и ему конец. Тед пришел позже.

– Привет, Тед, – пробормотал Перси и спросил, как там дети.

Еще несколько дней назад он в куртке бродил на ветру среди наших нарциссов. Кашлем он надорвал легкие. Казалось, он утратил дух и способность рассуждать. Смирился со всем. Похоже, этой ужасной холодной весной все лишаются сил или умирают.

22 апреля: пасхальное воскресенье

Ранним вечером мы с Тедом рвали нарциссы. Роза и Перси о чем-то громко спорили, и я, продолжая собирать цветы, незаметно переместилась ближе к изгороди напротив их дома. Я услышала, как Роза сказала сердито:

– Тебе нельзя принимать это близко к сердцу. – Потом она заговорила тише. Вышла на улицу и остановилась.

Тед усадил Фриду и меня с малышом среди нарциссов, чтобы сфотографировать.

– Сильвия! – крикнула Роза издали.

Я отозвалась не сразу, потому что Тед как раз нас снимал.

– Сильвия!

– Одну минуту, Роза.

Она спросила, не продадим ли мы ей букетик нарциссов. Нам с Тедом было понятно, что она знает: денег мы не возьмем. Неприятная у нее привычка вечно что-нибудь выпрашивать.

Мы отнесли им букет. Перси сидел в кровати, которую после его ударов вынесли в гостиную, и улыбался слабой улыбкой, похожий на беззубую птицу; щеки у него ярко горели, как у ребенка. Войдя, мы увидели пару в нарядной пасхальной одежде: она – в розовой шляпке и с букетом красных, лиловых и розовых анемонов, он – усатый и серьезный. Она ворковала, как голубка. В прошлом они владели Фаунтен-пабом. А теперь живут в «Гнезде» («Добрались до насеста!» – шутят они), белом симпатичном коттедже напротив церкви. Она тут же сообщила мне, что исповедует католицизм и добилась установки алтаря в Городской ратуше сразу после субботних вечерних танцев. Из-за этого ей приходится задерживаться допоздна. Как-то одна девушка, дожидаясь, пока ее отвезут домой, подошла к ней и сказала: «Простите, но я не понимаю этой трансформации: сначала здесь танцуют, а потом все убирают и превращают в церковь», – или что-то в этом духе.