Но цветы имеют свойство восставать из пыли. В 1211 г. Венецианская республика захватила бывший византийский остров Крит. Он стал центром изготовления икон, причем писали их как для византийских, так и для венецианских господ. Алхимическое соединение восточной и западной культур произвело на свет феномен Эль Греко, Доменикоса Теотокопулоса – художника с Крита, чей выразительный экспрессионистский стиль, как утверждают, через три столетия породил современное искусство. А когда Константинополь отвоевали, восстановление происходило по простой, но весьма решительной схеме. Свидетельством этой благодарной и кипучей деятельности служит великолепие мозаик и фресок в церкви при монастыре Хора (сохранившиеся мозаики и фрески относятся примерно к 1315–1321 гг.) и церкви Богородицы Паммакаристы (где с 1456 по 1586 г. размещалась Патриархия греческой православной церкви, а ныне – мечеть Фетхие).

Нынешним сторожам в церкви Паммакаристы, кажется, все равно, и на прилегающей территории мальчишки гоняют в футбол, зато спокойную и мощную атмосферу внутренних помещений ни с чем не перепутать. В этом сооружении из голого кирпича взгляд тут же приковывают совершенно завораживающие изображения: Христа Пантократора (примерно 1310 г.), в Хоре – очаровательное представление жизни Девы Марии{625}.

В Венеции же литература, искусство и знания с Востока прибывали на Запад. Итальянские ученые, вернувшись, сообщали о том, что в немногих уцелевших библиотеках и скрипториях, большинство из которых подверглись нападениям, до сих пор хранится множество литературных документов. И они жаждали все это прочесть. Были и другие источники вдохновения. Лев святого Марка являет собой слияние культур двух городов. После того, как крестоносцы похитили эту полую бронзовую скульптуру, изготовленную в VII в. (почти наверняка в Анатолии), из Константинополя, ей приделали крылья, Евангелие и длинный хвост, чтобы она стала олицетворением образа христианского святого{626}. Послоняйтесь по площадям и закоулкам Светлейшей республики, полюбуйтесь гондолами и лавочками с мороженым, и мысли ваши и правда обратятся на восток: к Стамбулу и более далеким землям.

Но являются ли эти фрески и мозаики столь изящной и тонкой работы признаком Возрождения? Или же возвращение к жизни изобразительного искусства в Константинополе в XIV в. – лишь последний вздох, или даже воспоминание, перед неизбежной гибелью? Ведь вскоре окажется, что у Константинополя нет ни желания, ни сил, чтобы защищаться{627}.

Крестоносцы, пришедшие из Нидерландов, центральных графств Англии и с севера Франции, шествовали по византийским просторам, этим сверкающим морским волнам, под горячими ветрами, мимо замков из золотистого камня, вздымающихся на блеклых скалах. Должно быть, сами себе они казались воплощением религиозной жизни{628}.