«Первый ряд соф устилали подушки и богатые ковры – на них сидели знатные дамы. А на втором ряду, позади них – их рабы, но без всякого различия по званию, ведь они были без одежды, в своей естественной наготе, то есть, проще говоря, совершенно голые, со всеми достоинствами и недостатками на виду. Однако среди них не проскользнуло ни единой непристойной ухмылки или нескромного жеста. Они двигались с такой грацией, какую Милтон приписывает нашей общей матери. Многие из них отличались совершенными пропорциями богинь, что выходили из-под пера Гвидо или Тициана. Кожа у большинства светилась белизной. Единственным украшением им служили их прекрасные волосы – они были разделены на множество локонов, свободно спускались на плечи, были украшены либо жемчугом, либо лентой и во всем совершенстве открывали фигуры этих граций… Одни были заняты разговором, другие – работой, кто-то пил кофе или шербет… Словом, это была кофейня только для женщин, где пересказывались все новости города, раздувались скандалы и пр.»{824}.

Как и в случае с гаремами, культура посещения хаммамов в Стамбуле была не навеянной афродизиаками фантазией, а реальностью. Предполагалось, что хорошо воспитанная стамбульская женщина проводила в бане по четыре-пять часов в неделю. Женщины в сопровождении слуг, которые несли все самое необходимое (фрукты, орехи, börek [печенье], фрикадельки, полотенца, пирожные), встречались в этих заполненных паром уголках, чтобы обсудить будущие брачные союзы и обменяться городскими новостями. В редких случаях, когда (до самого конца XIX в.) женщины толпами собирались на улицах, протестуя против непопулярных нововведений, информацией они обменивались в банях{825}. Здесь совершали ритуальные омовения младенцев, переживших свои первые сорок дней с рождения, а невесты готовились к свадьбам. Для проведения этих обрядов часто приглашали музыкантов, и празднества, бывало, шли по несколько дней. Мужчины иногда заскакивали побриться, а женщины – заплести волосы или покрасить ресницы хной, но на самом деле именно в банях происходила вся повседневная жизнь османского Стамбула{826}.

И местные жители, и приезжие отмечали, что банщики могли себе позволить разъезжать по улицам города на чистокровных лошадях (большинство же ездило на ослах, мулах, верблюдах или волах). Банщиками восхищались и их презирали. Хотя предполагалось, что власти должны следить за чистотой полотенец, за отсутствием запаха сероводорода и температурой воды, сообщалось, что около 10 000 бань Стамбула – рассадники инфекции (колоссальные беды приносил сифилис). Однако каким бы скверным ни было обслуживание, жителей города – и мужчин, и женщин – это не останавливало. Бани являли собой отдельные экосистемы: золу из топок продавали для изготовления чернил, а беднота и сироты толпились возле печей, которые в банях топились круглые сутки. Рассказывали, что зимой дети обступали печи, образуя сеть из человеческих тел. А самым больным разрешали прилечь на овечьи шкуры возле огня.