«Мыслители отходили от христианства»[756], – заключает Делюмо; но лишь меньшинство – Делюмо указывает среди французских гуманистов на Этьена Доле (1509–1546) и Жана Бодена (1530–1596) – порывало с ним. Доле – «принц либертинов»[757], по Февру, не оставил четкого изложения своего кредо: преследователи называли его одновременно и «атеистом», и «еретиком». Он был одним из зачинателей независимого книгопечатания во Франции и публиковал как труды античных авторов, в которых теологи усмотрели отрицание бессмертия души, так и современные сочинения, проникнутые реформатскими идеями. Некоторое время Доле пользовался заступничеством Франциска I; но в конце концов был сожжен по приговору теологов Сорбонны, став «первым мучеником Ренессанса».

Посмертная судьба Доле оказалась не менее драматичной. При Третьей республике (1889) на парижской площади Мобер, в нескольких шагах от места сожжения, ему был воздвигнут выразительный памятник в виде статуи человека со связанными руками и печатным станком у подножья. Во время борьбы за Республику памятник стал местом сбора ее сторонников (см. гл. 3), тех, кого называли «дрейфусарами», за что и был разрушен во время нацистской оккупации (1942). Одновременно был разрушен сооруженный по ассоциативной связи казни Доле с сожжением Жанны д’Арк памятник Доле в Орлеане. Однако в 1955 г. у мэрии этого города был установлен вновь отлитый бюст. Немало улиц и площадей французских городов, в том числе в Париже, носит имя Доле.

Более типичным случаем свободомыслия того времени Делюмо вслед за Февром считает позицию Рабле (1494–1553). Автор «Гаргантюа и Пантагрюэля» презирал священников и монахов, отвергал паломничество, культ святых и индульгенции, был, таким образом, ярким представителем «индивидуалистической религии», которая, однако, по Делюмо, «стремилась остаться христианской»[758].

Люсьен Февр, пребывая в оккупированном Париже (немаловажный факт для формирования концепции), сформулировал парадигму эпохи Возрождения, которая явилась для него и его последователей отправной точкой переоценки всего духовного развития Франции в раннем Новом времени. Позиция Февра была предельно полемической: «Пытаться сделать из ХVI в. век скептиков, либертинов, рационалистов и прославлять его как таковой – это наихудшее из ошибок и заблуждений. Совершенно напротив, усилиями своих лучших представителей он стал веком вдухновления (inspiré). Это был век, который во всем искал прежде всего отражение божественного (курсив мой. – А.Г.)».