Грандиозное впечатление на культурную элиту и народ Франции произвела Колониальная выставка 1931 г., на которой с мая по ноябрь побывали 34 млн. посетителей. Разумеется, то был прежде всего показ достижений колониальной администрации, но одновременно французам была представлена в широких масштабах, зрелищно и ощущаемо «другая» Франция, та, что получила в это время название «Франции заморской». «Старая европейская Франция и молодая Франция заморская, – говорилось на официальном открытии выставки, – несмотря на расстояния, мало-помалу сближаются, взаимопроникают, смешиваются и становятся неразделимыми»[870].

Возникало основание для появления идеи Сообщества – Communauté, и это понятие входит в обиход наряду с термином Империя, своеобразно сливаясь с ним. «La Communauté impériale française (Французское имперское Сообщество)» – таким было название написанной во время войны книги, авторами которой были представитель метрополии Р. Лемейньен, камбоджийский принц Сисоват Ютевонг и Л.С. Сенгор. Идея Сообщества предполагала, что народы колоний «перестанут быть подданными и станут ассоциированными», как выразился упоминавшийся Альбер Байе.

Апология французского колониализма все больше сводится к оказанию братской помощи нуждающимся в ней. Как доказывал французский делегат на конгрессе Лиги прав человека: «Принести науку народам, ее не знавшим, дать им шоссе, каналы, железные дороги, автомобили, телеграф, телефон, организовать у них санитарную службу, познакомить их, наконец, с правами человека – это требование Братства»[871].

Гуманность требовала ответа на самые болезненные вопросы колониальной политики. Едва ли не самым острым становился вопрос о предоставлении гражданства мусульманам Алжира, он возник с самого момента аннексии. Противники ссылались на нормы мусульманского права как на непреодолимое препятствие: «Натурализация мусульман невозможна, потому что она не может не повлечь за собой ликвидацию их гражданских законов, являющихся одновременно законами религии… Коран – религиозный кодекс мусульман – является также их кодексом гражданским и политическим. Он указывает не только на то, во что следует верить, но и на то, что следует делать в чисто гражданской сфере. Из-за такого слияния в исламизме гражданского и религиозного закона нельзя коснуться одного, не затронув другой»[872].

Этот аргумент против полноправия иммигрантов-мусульман, сохраняющий свою влиятельность в современной Франции, опровергался еще при Третьей республике. Обосновывая законопроект о расширении доступа алжирских мусульман к французскому гражданству, Морис Виолетт (1938) говорил: «Не нужно требовать от мусульман отказа от их политического или семейного статуса, от их веры, обращения к нашим нравам. Нужно просто предложить им войти в великую французскую семью с ее традицией, ее духом и присоединиться к нашему делу цивилизации, делу национального величия, быть честными и преданными соратниками»[873]. Эта риторика не убедила колониальное лобби, которое стояло на своем: французские колонисты в Алжире будут поглощены «невежественными, фанатичными, враждебными массами», если тем будет предоставлено полноправное гражданство[874].