Коллизия «антипролетарскости» («коренная противоположность» пролетарской революции) самой революции и народности («протопролетарскости») ее основы в виде движения плебейства и крестьянства, оставила след на всей разработке тематики Французской революции в советской историографии. В полной мере проявилась она и в трактовке деятельности «бешеных», в том числе у Сытина. Участие этой группы (Жак Ру, Варле, Леклерк, Клер Лакомб и «общество революционных республиканок») ярко запечатлелось в процессе установления якобинской диктатуры весны-осени 1793 года. Притом их напряженные отношения с якобинской верхушкой, вплоть до репрессий, жертвой которых они стали, столь же ярко характеризовали буржуазную природу якобинской диктатуры и революции в целом.

Соответственно классовому подходу отношения между якобинцами и «бешеными» оказались репродуцированием отношений между буржуазией и тогдашним пролетариатом. Исходно Сытин связывал деятельность «бешеных» с этим, «предпролетарским» слоем, как (говоря языком современной политтехнологии) «ядерной» основой. В отличие прежде всего от Захера, для которого социальной базой «бешеных» было плебейство в целом, включая часть мелкой буржуазии. Аналогичной явилась позиция французских марксистов, в первую очередь Собуля, которые вообще отказались от кодифицированного у классиков марксизма термина «плебейство» в пользу исторического «санкюлоты».

Называя «бешеных» «предпролетарскими революционерами»[1022], Сытин признавал тем не менее широкую группировку слоев, интересы которых выражали «бешеные», но вперед выдвигал «пред-пролетариат». Поскольку же этот последний виделся субститутом авангарда социалистической революции для своей эпохи, то роль «бешеных» не могла не выступать однозначно прогрессивной. Тем самым Сытин расходился с историографической традицией от Жореса к Захеру, которая, допуская политическую прогрессивность «бешеных», отказывала им в экономической «прогрессивности», поскольку их борьба за регламентирование товарно-производственных отношений тормозила накопление капитала и начало промышленной революции.

Личность Захера незримо присутствовала на нашей встрече в «Академической». Пиетет Алексеева-Попова к моему учителю выразился в нашей дружбе. Сергей Львович как исследователь «бешеных» формировался в оппозиции к ранней концепции Захера. В духе времени в автореферате диссертации она была названа «порочной», тем более, что автор был осужден за «антисоветскую деятельность» и пребывал в ГУЛаге. Когда Захер вышел на свободу – да и времена изменились – концепция была признана «ошибочной» (впрочем, «ошибки» были признаны и самим Захером).