А потом события ускорились, Парис и Ромео стали биться на шпагах, Парису пришел кирдык – «Я умираю!», Ромео выпил яду – «Ты не солгал, Аптекарь! С поцелуем умираю»; на этой реплике мы всегда хихикали, но сейчас – нет: Джульетта, просыпаясь, смотрела на его труп – Бог свидетель – жутким, пустым взглядом. У нее в руке был кинжал с выдвижным лезвием. Для нас он долго служил любимой игрушкой, и публика, естественно, понимала, что это реквизит, а вся сцена искусственна, даже смехотворна. «Но вот кинжал, по счастью!» – и громкий щелчок пружины. Но мой отец, сидевший в первом ряду, сжал руками лицо, да так, что оттянул вниз щеки, а в глазах у него при виде этой жесточайшей трагедии всех времен блеснула предательская влага.

Перед нашим последним выходом на сцену Крис всем раздал горящие факелы, чтобы мы постояли в скорбном молчании, задумавшись о последствиях этой междоусобицы. Затянутые, прозаические эпизоды, следующие за смертью Джульетты, всегда казались мне феноменально скучными, но сейчас мы играли последний спектакль и, как наставлял нас Айвор, «выкладывались по полной». Кормилица в исполнении Полли задыхалась от горя. Мы спели хорошо отрепетированный минорный мадригал, Монтекки стали обниматься с Капулетти, а те – с Монтекки. Покойных торжественно уносили со сцены, и, пока мы двигались по проходу через публику, красивая потная голова Майлза болталась над моим плечом. Смотрите в глаза зрителям, наставлял нас Айвор, ведь в наши дни эта пьеса актуальна для каждого, хотя очень трудно объяснить, за счет чего.

«Но повесть о Ромео и Джульетте останется печальнейшей на свете»…

Остановились мы под трибунами, откуда были видны только лодыжки зрителей; музыка стихала; гасли последние огни. Здесь аплодисменты казались просто оглушительными, подошвы стучали по дощатым настилам прямо у нас над головами, и мы, отсмеявшись, короткими, вразвалку, перебежками, как гимнасты, потянулись назад, к сцене, чтобы взлететь по ступенькам и выйти на поклоны, не забывая вместе с тем показывать, что отдали последние силы этому выступлению, затем помогли подняться воскресшим Майлзу и Фран, и все вместе, взявшись под руки, вышли на авансцену. Забыв о дисциплине, мы выталкивали вперед Айвора с Алиной, к сцене поплыли букеты из супермаркета, но публика, видимо, слегка устала хлопать и проявляла определенное нетерпение. Щурясь от света рампы, я заметил, как отец Алекса поглядывает на часы, не переставая бить в ладоши. «Бис! Бис!» – кричали отдельные, втайне умоляя: «Пожалуйста, больше не надо».