В пятницу, конечно, не обошлось без досадной накладки. «Оружье прочь – и разум по шестам» – так прозвучала первая реплика Бенволио, после которой все пошло наперекосяк. Субботний дневной спектакль тоже не задался, и мне подумалось, что играть на сцене – это все равно как слушать любимую песню: раз, другой, третий – и в конце концов магия улетучивается без следа.
Без романтических сумерек зрелище теряло яркость и точность, получалось невыразительным и неуклюжим, сводилось к проходам через сцену перед полупустым залом. Горящий факел, зажженный в теплый августовский день, атмосферы не создает, и мы, чтобы компенсировать нехватку очарования эпизодов, начали адресовать реплики непосредственно друг другу, как туристы, которые склоняются над ущельем и кричат «ау-у-у!».
– Н-да… – сказал Джордж, наблюдая из-за кулис за игрой Полли в первой сцене появления Кормилицы, –
– Такое большое, что из космоса видно, – поддержал Алекс.
Но противиться сюжету было невозможно, и я, надрывая горло во время своего последнего монолога, встретился взглядом с сестрой – та, сидя во втором ряду, подняла вверх большие пальцы, – а попутно заметил, что мама смотрит в пол и сжимает виски, как в приступе мигрени.
– Терпеть не могу дневные спектакли, – бросил Майлз с высоты своего актерского опыта. – Это как секс под яркой лампой.
И даже девственники согласились: не в бровь, а в глаз.
По завершении спектакля раздались вежливые хлопки; я поплелся к буфетному шатру и нашел там маму и Билли, чьи мрачные лица при моем приближении осветились улыбками, а мама вдобавок изобразила аплодисменты, постукивая по ладони одной руки двумя пальцами другой.
– Это было нечто, – сказала мама.
– Зачем вы пришли днем? Вечерние спектакли лучше.
–
– Ты у нас классный фехтовальщик, братишка, – поддержала Билли. – И притом разговорился – от тебя ведь годами словечка не добьешься.
– И как голос прекрасно звучит, правда? Всегда бы так.
– И подружка твоя – вполне, – отметила Билли.
– Она сыграла
– Мам! – предостерегла Билли.
– Что же ее так вдохновило – твоя личность?