– Кого ты представляешь мертвым?

Она покосилась на меня и отвела взгляд:

– Тебя.

– Не Майлза?

– Вот еще, Майлза! Тебя.

– Значит… на сцене ты думаешь обо мне?

– В отдельных случаях.

– Чтобы себя огорчить.

– В такой формулировке как-то странно звучит.

– Как будто я умер?

– Не только. Я вспоминаю и счастливые моменты. – (Не помню: вроде бы я улыбнулся.) – Ты не особенно заносись, – продолжала она, – а то я в этой сцене начну думать про кого-нибудь другого.

– А еще в каких?

– Мы можем сменить тему?

– Хорошо. Но все же: в каких еще сценах ты думаешь обо мне, произнося свои реплики?

– Я не собираюсь тебе рассказывать! Смотри сам – и поймешь. – Мы поцеловались, а потом, чтобы выйти из тупика, она добавила: – В понедельник можешь угостить меня пресловутым кофе. Мне скоро уезжать на учебу, но время пока есть.

– Мне казалось, у нас кофейный период уже миновал, разве нет?

– Отчего же не посидеть в кафе? Темы для разговоров, согласись, еще не иссякли. Наоборот, их прибавилось. Никаких перемен не случилось – по крайней мере, к худшему. Люблю тебя.

– Я тебя тоже.

– Значит, у нас все хорошо.

Мы опять поцеловались, и она, выгнув свою изящную шею, киношным движением потянулась за своими часиками, ощупью разыскивая их на полу, далеко за спиной, и в тот миг при виде этого жеста меня толкнула к ней такая любовь, сильнее которой и быть не могло.