— Нет, — тихо говорит Сара. — Их было около пятнадцати.

— В кости?

— Да.

— Какие на этот раз были побочные эффекты?

— У нее были боли, и ей давали анальгетики.

— Значит, на этот раз Анне самой пришлось провести ночь в больнице… и ей понадобилось принимать лекарства?

Сара некоторое время собирается с силами:

— Мне сказали, что забор костного мозга не считается сильно травмирующей процедурой для донора. Может быть, я просто хотела услышать эти слова. Может быть, в тот момент мне нужно было их услышать. И может быть, я не думала об Анне так много, как следовало бы, потому что была сосредоточена на Кейт. Но я не сомневаюсь, как и все в нашей семье, что Анна ничего не желала больше, чем выздоровления сестры.

— Да, конечно, — отзываюсь я, — чтобы вы перестали втыкать в нее иглы.

— Достаточно, мистер Александер, — обрывает меня судья.

— Погодите, — встревает Сара. — Я должна кое-что сказать. — Она поворачивается ко мне. — Вы считаете, что можете все облечь в слова, обозначить как черное и белое, будто это проще простого. Но вы представляете интересы только одной из моих дочерей, мистер Александер, и только здесь, в зале суда. Я представляю их обеих в равной степени, везде, в любом месте. И люблю их обеих одинаково, везде, в любом месте.

— Но вы признали, что всегда имели в виду прежде всего здоровье Кейт, а не Анны, принимая те или иные решения, — замечаю я. — Так как же вы можете заявлять, что любите их одинаково? Как вы можете утверждать, что не отдавали предпочтения одному ребенку перед другим?

— Вы просите меня сделать именно это? — спрашивает Сара. — Только теперь в пользу другого ребенка?

Анна

Анна

У детей есть свой особый язык, и, в отличие от французского, испанского или любого другого, который начинают учить в четвертом классе, этот дан от рождения, но в конце концов забывается. До семи лет любой ребенок бегло говорит на языке «что, если». Проведите какое-то время рядом с малышом ниже трех футов ростом, и вы сами в этом убедитесь. Что будет, если из дырки над вашей кроватью вылезет гигантский паук, плетущий паутины-воронки, и укусит вас в шею? Что, если единственный антидот к этому яду замурован в пещере у вершины горы? Что, если вы пережили укус, но после этого способны только двигать веками и моргать, передавая знаками буквы алфавита? Не важно, насколько далеко вы зайдете в таких рассуждениях, главное, что перед вами открывается мир возможностей. Дети думают, широко раскрыв ум; взросление, как я поняла, — это медленное зашивание прорехи, открытой в мир.

Во время первого перерыва Кэмпбелл отводит меня в комнату для совещаний пообщаться с глазу на глаз и покупает мне колу, которую забыли охладить.