— Себастиан?

— Он весь в крови…

Миг — и железного солдата как не бывало, и в трубке послышался дрожащий от волнения голос настоящей Эйнсли, разбитой, растерянной, глотающей слезы сестренки:

— Он заколол ее… Господи, Рид…

Заколол ее. Заколол ее. Заколол.

— Уходи, Рид! — сорвалась на визг Эйнсли. — Тебя первым заподозрят! О Себастиане я позабочусь.

— Он не мог… — Слова застряли у Рида в горле. — Он не мог…

Лена выхватила у него телефон:

— Я сейчас буду.

Она прервала разговор и тряхнула Рида за плечи:

— Рид, ты невиновен.

Рид заморгал, покачнулся, желая только одного — упасть в Ленины объятья и забыться, забыться, хотя Лена, конечно, не выдержала бы веса его тела.

— Себастиан…

— Мы что-нибудь придумаем, — заверила его Лена и как тогда, в ресторане, отвела взгляд. Ложь. — Мы избавимся от одежды, избавимся от улик. Все будет хорошо.

«Избавимся от одежды», потому что она вся в крови. Потому что Себастиан заколол собственную мать.

Мгновенное озарение — и Рид понял, что надо делать. Слова слетели с его губ раньше, чем он успел их осмыслить:

— У задней стенки моего платяного шкафа стоит коробка из-под обуви. Там нож.

Каждая мышца в его теле напряглась, кожа туго натянулась на кости, готовые разодрать тонкую оболочку. Неужели он пал так низко? Неужели он способен на столь гнусную подлость?

Способен. Способен! Без колебаний. Без малейших сомнений он запродаст душу дьяволу и проведет в аду вечность, лишь бы спасти Себастиана. Вина за случившееся лежит только на нем. Он проиграл, ему и отвечать за последствия. Себастиан не должен всю жизнь расплачиваться за его грехи.