Ф. И. Бруннов как-то заметил, что российско-турецкие отношения определялись не содержанием бумаг с высокими подписями и сургучными печатями, а реальным соотношением сил. Добрые советы российских посланников звучали особенно убедительно, когда за ними виднелся лес штыков. А в иных случаях… На страницах нашей книги рассказано, что понадобилось 15 лет переговоров и еще одна Русско-турецкая война, чтобы добиться осуществления условий Бухарестского мира 1812 года[517]. А ведь на дворе стоял 1853 год, и российское влияние в Стамбуле скатилось почти что к нулю.

Первоначальная «оскорбительная наглость Меншикова», как характеризует его поведение A. C. Трубецкой, быстро с него слетела. Начались уступки, исчезло упоминание о каких-либо обязательствах, в его демаршах говорилось о сохранении, на основе строгого статус-кво, прав и привилегий православного духовенства. Но великий везир Мустафа Решид-паша, с подсказки британского посла Ч. Стрэтфорд-Каннинга, получившего к тому времени титул лорда Редклиффа, усматривал в российских формулировках недопустимое вмешательство в турецкие внутренние дела[518].

Меншиков приободрился было, достигнув со своим французским партнером, при содействии Стрэтфорда, согласия о службе православного и католического духовенства в почитаемых храмах: «Дело о Святых местах соглашено между французским послом, Портою и мною… Окончательному соглашению сему много способствовал лорд Редклифф. Но это его доброжелательство миновалось»[519]. Султан оформил достигнутую договоренность своим ферманом, «вопрос о куполах, входах, звездах, ключах и привратниках, – писала А. Е. Мэнж, – был урегулирован к удовлетворению России»[520].

Предметом забот Стрэтфорда являлась не церковная служба, а нечто другое. По словам Д. Голдфрэнка, «его не слишком скрываемой целью являлся подкоп под Кючук-Кайнарджийский и Адрианопольский договоры и установление де-факто европейского протектората над всеми оттоманскими христианами». Или, в ином варианте: «Посол ее величества усмотрел свой шанс – сокрушить договора Кючук-Кайнарджийский и Адрианопольский»[521]. С помощью дипломатических маневров Россию собирались лишить положения, достигнутого в итоге кровопролитных войн и блистательных побед. Посол делился своими планами с Форин-офис: он и представитель Франции Е. де Лакур «должны сформулировать ответ, который турецким министрам следует дать российскому послу с тем, чтобы превратить вопрос из русского в европейский»[522].

Поскольку Россия в концерте держав по всем балканским и ближневосточным делам пребывала в одиночестве, формула означала вытеснение самодержавия из региона и возобладание в нем Великобритании.