Ч. Стрэтфорд пригласил к себе представителей Франции, Австрии и Пруссии, и их совещание одобрило сопротивление бедняжки Турции натиску российского медведя. Это был тревожный признак.

Но все же даже в британском кабинете далеко не все рвались в бой. Колебаниям предавался премьер-министр Д. Абердин, в Австрии к мирному решению склонялись генералы. Поиски примирения продолжались, известно 12 попыток достичь согласия. 22 июня (3 июля) 1853 года царь совершил роковой шаг, два армейских корпуса по его приказу начали переправу через реку Прут. Дунайские княжества, Молдавия и Валахия, подверглись оккупации. К. В. Нессельроде клялся, что и в мыслях нет сокрушать Османскую империю и цель акции – подвигнуть Высокую Порту к уступчивости. В ответ посыпались ноты протеста с требованием немедленно и без всяких условий княжества оставить, что означало признать ошибкой факт их занятия.

Последняя попытка сохранить мир связана с так называемой Венской нотой, сочиненной дипломатами Франции и Австрии, одобренной Д. Кларендоном от имени Великобритании и согласованной с Пруссией (28 июля 1853 года). Нота, при ее одобрении в Петербурге, вручалась Высокой Порте и, в случае ее согласия, кризис считался разрешенным. Центральный ее пункт гласил: «Е.в. султан остается верен букве и духу положений договоров Кючук-Кайнарджийского и Адрианопольского о покровительстве христианской религии». Текст упоминал о «деятельной заботе» императоров всероссийских о сохранении этих привилегий. Всякие изменения в положении церкви могли происходить лишь с согласия кабинетов России и Франции[530].

Лишь на первый взгляд нота отвечала интересам Петербурга. На деле она вырывала вопрос о покровительстве христианам из рук России и ставила его под контроль держав, что посол Д. Гамильтон Сеймур и разъяснил К. В. Нессельроде. Д. Кларенон, со своей стороны, свидетельствовал: державы фактически превращаются в рефери, судящих, правильно ли интерпретируется нота «в случае любых разногласий между Портой и Россией»[531]. Старое, со времен Екатерины, основополагающее правило – не допускать постороннего вмешательства в российско-турецкие дела – прекращало существование, над ними устанавливался надзор четверки.

Тем не менее царь, даже не с обратной почтой, а телеграфом до Варшавы и далее фельдъегерем до Вены, сообщил о принятии ноты. Николай, видимо, осознал, что застрял в такой трясине, из которой двуглавому орлу дай бог выбраться хотя бы с опаленными перьями. Правда, он сделал одну оговорку: Стамбул должен принять ноту слово в слово, безо всяких изменений.