Кампания протеста выдохлась, но и сотрудничеству Петербурга и Парижа в делах балканских пришел конец, полагаться в них оставалось только на себя.

* * *

Горчаков сознавал, что западная дипломатия, сооружая подпорки разваливавшейся османской громаде, занималась безнадежным делом, пытаясь изменить ход истории и загоняя ее в тупик: «Восточный вопрос, несмотря на потоки крови, в которые он обошелся Европе, более чем когда-либо далек от разрешения». Консулам на Балканах предписывалось «на базе хатт-и-хумаюна» добиваться обретения прописанных в нем прав, «действуя, однако, с осторожностью, дабы не спровоцировать преждевременных волнений»[619]. Последние, не будучи поддержаны Россией, обречены на жестокое подавление. В своих указаниях он, разумеется, умалчивал о том, что считает некоторые положения Парижского договора орудием саморазрушения султаната. В «лояльном» соблюдении трактата князь обрел орудие давления на Высокую Порту и ее западных покровителей, быстро разочаровавшихся в реформаторстве и охладевших к нему. «Про себя» Горчаков был уверен в провале затеянных преобразовательных потуг: «Оттоманская империя сейчас более, чем когда-либо, слаба и порабощена.

Реформы, которые должны вывести ее на уровень европейской цивилизации, неохотно предоставленные и с отвращением принятые как турками, так и райей, могут лишь добавить новые элементы развала к тем, что уже изнуряют империю»[620].

Кампания протеста выдохлась, но отношения между Францией и Россией испортились. В делах балканских оставалось полагаться только на себя.

* * *

Несмотря на немалые успехи, своя политика на фоне стремительного возвышения Пруссии выглядела бледновато (1864 год – присоединение отторгнутых у Дании провинций Шлезвиг и Гольштейн, 1866 год – разгром Австрии и установление гегемонии в Германии). В популярной и влиятельной газете «Московские ведомости» М. Н. Катков, тогда еще либерал, бил в набат: пора России сбросить с себя личину смирения и предстать перед миром «тем, чем она всегда была и есть, – великою европейской державой, всегда готовой взяться за привычный ей меч для ограждения своей чести и достоинства, своих интересов и своего законного влияния в Юго-Восточной Европе», вернуть себе отторгнутую Южную Бессарабию, настоять на пересмотре Парижского мира. В том же духе высказывался «Голос»: «Пруссия овладела выходом из Балтики, не пора ли восстановить и свои права на Черном море?»[621]. Критики упускали из виду, что Бисмарк шел напролом и добивался цели железом и кровью, а России, прежде чем хвататься за меч, надлежало здраво поразмыслить, а не встанет ли против нее коалиция наподобие крымской, что было тогда вполне реально, если не сказать неизбежно.