* * *
Долгие годы фигура умолчания заслоняла анализ реакции балканских стран на Сан-Стефанский договор. Первая нотка насчет наличия «второго фронта» против Сан-Стефано прозвучала в «Очерках по истории Министерства иностранных дел России»: оно было «прохладно встречено в Сербии, претендовавшей на большее расширение территории, и в Румынии»[752]. Думается, можно было бы сказать и резче, ибо реакция протекала бурно, и к числу протестантов следует приобщить и Грецию. В Белграде, Афинах и Бухаресте сочли подписанный Н. П. Игнатьевым акт односторонне благоприятным для Болгарии, ущемляющим их интересы, и встретили его в штыки. В Сербии уже существовало «Начертание» – программа объединения сербов Османской империи в княжестве и превращения его в балканский Пьемонт, в Греции таковая программа именовалась Мегали (Великой) идеей, Румыния не желала расставаться с Южной Бессарабией и хотела обзавестись Северной Добруджей. Сан-Стефано, похоронивший многие проекты, был встречен поэтому не прохладно, а очень даже горячо – в смысле протестов. Греция, по словам российского посланника, стала ареной «массового психоза» и «демонстраций великой злобы»[753]. На конгресс в Берлине балканские представители (кроме болгар, там не представленных) явились с целью оспорить положения Сан-Стефано.
Во весь рост встает мрачный вопрос: а мог ли Сан-Стефанский договор, против которого решительно выступали три относительно крупных и пользовавшихся наибольшими правами балканских государства, Сербия, Румыния и обладавшая независимым статусом Греция, – трактат, вызывавший протесты на албанских землях, – обеспечить в регионе стабильность и прочный, длительный мир?
На наш взгляд, ответ может быть только отрицательным. Вспомним: с тех пор прошло более 130 лет, и ни разу не возникло ситуации, благоприятной для создания государства по рубежам, прочерченным в Сан-Стефано.
* * *
В антироссийском аллюре «после Сан-Стефано» всех обогнала румынская олигархия, которая сочла, что пришло время менять фронт. Бухарестские эмиссары разъехались по столицам – вербоваться в союзники к Великобритании, Австро-Венгрии и Турции на случай их войны с Россией[754]. 12 марта (стиль в телеграмме не указан) Стюарт сообщал: Д. А. Стурдза (министр финансов) предлагал Вене румынские войска, но получил уклончивый ответ, Габсбургская монархия отказалась подписать с Бухарестом военную конвенцию, ни она, ни Лондон вопроса о войне еще не решили. И. К. Брэтиану бодрости духа не терял: Австро-Венгрия сконцентрировала на границе с Россией 60-тысячный корпус войск, Англия согласилась продать Бухаресту 75 тысяч винтовок[755]. В апреле румынская армия заняла позиции по линии Питешти – Кымпулунг – Тырговиште для удара по российским войскам при их отступлении от Дуная[756]. Стамбул посетил брат премьера Д. Брэтиану. Он сообщил о желании румынского правительства «вступить в тесные, дружеские отношения с Портой. Если разразится война между Англией и Россией, оно готово заключить наступательный и оборонительный союз с Турцией. В этом случае Румыния может сразу же выставить в поле 50 тысяч отборных, превосходно обученных людей и удвоить это число в течение 6 недель и теперь же договориться с Австрией о поставках оружия и снаряжения для этих дополнительных сил»[757]. Предложение не встретило отклика. Румыния явно не поспевала за развитием событий, шел уже июнь, Россия и Великобритания договорились об основных параметрах мирного договора, Ф. Келлог назвал хлопоты румынской дипломатии пустыми[758]. На Берлинском конгрессе ее представителей ожидал холодный душ.