Иные настроения царили в Бухаресте. Появилась формула: российско-турецкие переговоры ведутся без Румынии и против нее. Последнее утверждение противоречило здравому смыслу, ключевым пунктом российской программы являлось предоставление Румынскому княжеству независимости, какое уж тут ущемление его интересов!

Петербург и Бухарест подходили к южнобессарабскому и северо-добруджанскому вопросам с разных позиций. Обе области еще в начале XV столетия подпали под непосредственное османское правление, повлекшее за собой многочисленные изменения, в том числе смешение этносов. В описываемое время население Северной Добруджи составляло 111859 душ и по национальному составу состояло из 19700 румын, 10225 болгар, 3200 липован (русских староверов), 3699 казаков, 3000 черкесов (так тогда называли всех северокавказцев), 56848 турок и татар. В Южной Бесарабии молдаване составляли примерно треть от общего числа жителей – болгар, гагаузов (православных тюрок), татар, украинцев, русских, евреев, немцев. Российская сторона поэтому рассматривала и Северную Добруджу, и Южную Бессарабию как многонациональные области. Бухарестские источники объявляли румынский элемент в них преобладающим[748]. И. К. Брэтиану вообще игнорировал произошедшие здесь и там перемены, на Берлинский конгресс 1878 года он захватил с собой хрисов князя Мирчи Старого (конец XIV века) как доказательство румынского характера Южной Бессарабии.

Державы отнеслись к румынским притязаниям недоверчиво, одни – открыто враждебно, другие холодно, третьи – сдержанно. Британский премьер-министр Б. Дизраэли именовал предложенную Румынии сделку выгодной для нее, а выдвинутые претензии назойливым домогательством, однако консулу в Бухаресте предписали поддерживать «отважное поведение Румынии», по сути дела, на свой страх и риск[749]. Ей предоставили возможность лезть на рожон в одиночестве.

Румыния бурлила. Видный историк Н. Йорга вроде бы лестно отзывался о царившем воодушевлении: «Общественность, пресса, парламент немедленно вмешались в дискуссию страстно, сильно и благородно. С точки зрения романтической, поэтической и моральной все, что происходило в 1878 году, вызывает восторг и представляет прекрасную страницу национальной истории». Но далее следовало главное, начисто перечеркивавшее все сказанное выше: «Совершали это политические деятели, забывшие, что они являются политиками»[750]. Государственным мужам, если они являются таковыми не только по имени, надлежит соблюдать хладнокровие, руководствоваться здравым смыслом, действовать по рассудку, а не вопреки ему, даже когда у окружающих кружится голова и чешутся кулаки, и ни в коем случае не барахтаться в волнах человеческих страстей, чему с упоением предавались румынские министры (которые, по словам Александра II, занимались неуместным аллюром). Из людей с именем один лишь экс-премьер Н. Крецулеску призывал соотечественников прекратить парение в облаках и спуститься на грешную землю. Он опубликовал брошюру «Размышления о возвращении трех уездов Бессарабии», в которой именовал политику правительства «малосерьезной». Он делился своими размышлениями: «Я не знаю, в какой степени маленькая страна, вроде нашей, может бросить вызов великим державам Европы», и советовал своим коллегам «принять решение в спокойной обстановке, не приводя в волнение всю страну и не нанося оскорбление могущественному соседу»[751]. Его не слушали.