Параллельно с этой операцией в Ирак были заброшены наземные спецподразделения американского флота, армейские рейнджеры, а также части британского спецназа (SAS). Задачей подразделений специального назначения было уничтожение командных пунктов и нарушение линий связи. Кроме того, они устанавливали свои собственные системы связи и наведения — складные спутниковые антенны и миниатюрные передатчики с питанием от серебряно-кадмиевых батарей. Крошечные магнитофоны записывали информацию на обычной скорости, а затем передавали ее ускоренно, коротким импульсом. В центре связи каждый такой импульс принимался, записывался, расшифровывался, а затем прослушивался как открытый текст. По завершении операций, отряды спецназа выходили к заранее обусловленным точкам, где их и подбирали посланные с базы вертолеты[365].

А высоко в ночном небе на Ирак одна за другой накатывались волны самолетов электронного противодействия, их аппаратура напрочь заглушила радиосвязь на всей территории страны. Затем на Багдад пошла волна бомбардировщиков; ослепшая и оглохшая противовоздушная оборона Ирака не могла оказать им никакого сопротивления.

Операция «Буря в пустыне» началась всего час назад, однако войну можно уже было смело считать законченной.

Все это началось в памятное утро 2 августа 1990 года. Короткое сообщение, появившееся на телетайпах газет и телевизионных компаний, ввергло мир в состояние шока: «Вторжение в Кувейт». Следующий обрывок информации поступил по телефону от некоего нефтепромышленника, вторжение застало его в Эль-Кувейте, на своем балконе, за завтраком: «Я вижу целую армаду вертолетов... на нас катятся танки... взрывы и черное облако в районе дворца эмира...» Далее связь прервалась.

Стальные клинья иракских бронетанковых сил ворвались по шестиполосному шоссе в Эль-Кувейт, а затем разошлись веером и заняли позиции вдоль границы Кувейта с Саудовской Аравией. Наглая агрессия Саддама Хусейна навела ужас на все соседние государства и вызвала панику на нефтяных биржах. Промышленно развитые страны тоже чувствовали себя крайне неуютно. Вместе с крошечным Кувейтом в руки иракского диктатора попадал контроль над богатейшими месторождениями нефти. Назревал новый нефтяной кризис. Это был первый, по завершении холодной войны, серьезный вызов стратегическим интересам Соединенных Штатов, первое в новых условиях испытание их политической воли.[366]

Багдад ликовал. «Саддам, мы отдадим за тебя свою кровь!» — кричали школьники. Везде, куда ни кинешь взгляд, красовались портреты Саддама Хусейна. Портреты были всех возможных типов и размеров — от бумажных плакатов, облепивших стены домов и афишные тумбы, до солидных, отправленных в золоченые рамы фотографий, неизбежно присутствовавших во всех магазинах, кафе и парикмахерских. В ответ на вопрос одного из западных корреспондентов, как он относится к столь безудержному поклонению, Саддам бессильно развел руками: «Ну что я могу поделать, если народ так хочет?». Иракцы видели в нем реинкарнацию Саладина, новый «меч ислама»[367]. Саддам всерьез замахивался на создание Великого Халифата, огромной объединенной исламской империи. Но осуществление этих далеко идущих планов не устраивало никого за пределами Ирака — ни западные державы, для которых государства Персидского залива являлись главным, гарантированным на полтора столетия вперед источником дешевой нефти, ни сами эти государства. Никто из последних не желал расставаться со своим суверенитетом и делиться с кем бы то ни было своими сказочными богатствами.