Для прозаических произведений, посвященных теме города, такой подход тоже является плодотворным, однако, если принять во внимание установку Анциферова, для которого город представлял особое пространство, вбирающее не только исторический, политический, социальный, но и художественный опыт, то анализ процессов, происходивших в городе в определенную эпоху, а также их отголосков, попавших в литературное произведение, нуждается в комплексном подходе. Эстетический дискурс времени в данном случае есть не что иное, как часть монументального полотна жизни города, обрисованного писателем. Особая роль при изучении прозаического произведения должна отводиться в первую очередь героям, бытие которых разворачивается на его страницах и от лица и/или с точки зрения которых ведется повествование, а также специфике тех городских местностей или отдельных локусов, на которых автор сосредоточивает свое внимание. Гендерный аспект в этом случае заключается в особенностях того, как видит пространство писатель или писательница.

В настоящей работе наше внимание будет обращено главным образом к восприятию пространства одного и того же города писателем-мужчиной (Константином Вагиновым) и писателем-женщиной (Лидией Чуковской) близкого возраста.

Константин Константинович Вагинов, родившийся в 1899 году, был другом сына К. И. Чуковского Николая, совместно с которым преподавал литературное мастерство на заводе «Светлана» в 1930-е годы[1006]. Вагинова и Чуковского-младшего связывал общий знакомый — Н. П. Анциферов, учитель последнего в Тенишевском училище, поддерживавший с ним связь всю жизнь, о чем свидетельствует, например, письмо Анциферова, датированное 1944 годом, где он тепло вспоминает свою работу в Тенишевском училище, а также своего ученика — Н. К. Чуковского[1007]. С Лидией Корнеевной Чуковской, сестрой Николая, родившейся в 1907 году, Вагинов мог встречаться, но читать ее прозаические художественные произведения ему не довелось: писатель скончался в 1934 году, тогда как Чуковская приступила к написанию своей знаменитой повести «Софья Петровна» только в 1938–1939 годы. Оба автора, Вагинов и Чуковская, посвятили свои произведения Ленинграду[1008], их тексты наполнены приметами времени, в них поднимаются вопросы, характерные для до— и постреволюционного периодов российской истории, и пространство города занимает в творчестве этих авторов одно из ведущих мест. Однако урбанистическое своеобразие локуса, как мы в дальнейшем покажем, определяется писателями по-разному.

Своеобразие города у Вагинова и Чуковской напрямую связано с социальными изменениями, произошедшими в результате революции 1917 года, которая положила начало процессу, названному Д. С. Московской «трагедией родных местностей»[1009]. Исследовательница подразумевает под этим комплекс проблем, с которыми столкнулись как страна в целом, так и непосредственно жители Петербурга — Петрограда — Ленинграда: это перемена политического статуса, во многом ставшая роковой для представителей привилегированного сословия бывшей столицы, изменение характера жизни, «разбавление» в результате Первой мировой и Гражданской войн состава городского населения, разрушение культурного пространства, поворот в исторической судьбе местности (Петроград — Ленинград новыми властителями мыслился не как город трагического империализма, а как «цитадель пролетариата», откуда началось победоносное шествие советской власти по стране)[1010] и т. д. В стране, где форсированно происходило «орабочивание» и «окрестьянивание» населения в соответствии с доминирующей в большевистском изводе марксистской доктриной, применительно к Петербургу — Петрограду — Ленинграду особо острой являлась проблема его «интеллигентской закваски» (к интеллигенции, в частности, принадлежали Вагинов и Чуковская). Эта особенность города, в котором на протяжении 1920-х годов была сильна инерция «столичности», раздражала советских руководителей, в том числе Сталина[1011]. Одним из способов борьбы с городом стало лишение его столичного статуса: в этом состоял идеологически выверенный замысел большевиков[1012]. Перенесение столицы в Москву воспринималось как окончание целого периода русской истории — петербургского. М. В. Добужинский вспоминал: