С революцией 1917 года Петербург кончился. На моих глазах город умирал смертью необычайной красоты ‹…› Это был эпилог всей его жизни — он превращался в другой город — Ленинград, уже с совершенно другими людьми и совсем иной жизнью[1013].
С революцией 1917 года Петербург кончился. На моих глазах город умирал смертью необычайной красоты ‹…› Это был эпилог всей его жизни — он превращался в другой город — Ленинград, уже с совершенно другими людьми и совсем иной жизнью[1013].
Этот город проживет 67 лет — полноценную человеческую жизнь, пройдет через «детство», «юность», «зрелость» и «старость».
Константин Вагинов
Творчество Константина Вагинова пришлось на «детство» и «юность» Ленинграда. Урбанистическое пространство его романов оказывается заселенным по преимуществу мужчинами. Петроград — Ленинград предстает в качестве «маскулинизированного» города, в декорациях которого разыгрывается драма его интеллектуалов.
Автор с самого начала своего творческого пути искал наиболее репрезентативный образ петербуржца и нашел тип героя, отвечающий биографии города, истории его возникновения, его исторической миссии для России. Это эллинист[1014], происходящий из круга интеллектуалов, выросших и возмужавших еще в имперском Петербурге (в эллинисте есть, несомненно, автобиографические черты). Люди этого типа образуют то, что Вагинов назвал «петербургским племенем» («У гулких гранитов Невы / У домов своих одичалых / В колоннах Балтийской страны / Живет Петербургское племя»[1015]), т. е. являются хранителями двухсотлетней культуры. Миссия названного «племени», по Вагинову, состоит в том, чтобы сохранить подлинную петербургскую культуру до момента ее возрождения, но для этого представителям «племени» приходится отказаться от своей «веры», от «эллинизма», и принять, как поручает Екатерина (героиня раннего прозаического опыта Вагинова «Звезда Вифлеема»), личину вифлеемца[1016], чтобы «сохранить музеи и книгохранилища». Судьбе таких людей, сотворенных Петербургом и впоследствии переменивших личину, посвящены все романы писателя.
Для Вагинова трагедия Петербурга связана в первую очередь с трагедией коренных его жителей — по преимуществу мужчин, тех, которых советская пропаганда старалась всячески очернить. В дебютном романе «Козлиная песнь» среди разговоров между «эллинистами» Петербурга неназванный герой произносит горькие слова:
Да уж, это как пить дать ‹…› Победители всегда чернят побежденных и превращают, будь то боги, будь то люди — в чертей. Так было во все времена, так будет и с нами. Превратят нас в чертей, превратят, как пить дать[1017].