Впрочем, в процитированном выше письме от 16 декабря 1947 года Берберова признается:

Мы не вместе, и вместе строить жизнь не можем, так как она человек очень трудный, и я три года несла на себе страшную тяжесть ее нервности, изломанности… Мне казалось, что я могу ее переделать, но я думаю, что переделать никого нельзя. ‹…› Мы очень любили друг друга ‹…› она открыла мне целый мир, но я не в силах отдавать себя так, как отдавала до сих пор. Мне хочется быть одной, быть свободной (разрядка Берберовой дана курсивом. — О. Д.).

Мы не вместе, и вместе строить жизнь не можем, так как она человек очень трудный, и я три года несла на себе страшную тяжесть ее нервности, изломанности… Мне казалось, что я могу ее переделать, но я думаю, что переделать никого нельзя. ‹…› Мы очень любили друг друга ‹…› она открыла мне целый мир, но я не в силах отдавать себя так, как отдавала до сих пор. Мне хочется быть одной, быть свободной (разрядка Берберовой дана курсивом. — О. Д.).

И вновь Кузнецова с готовностью откликается на это провокационное признание, в письме от 5 января 1948 года выражая полное понимание и тем самым в очередной раз выдавая себя: «То, что Вы пишете о сложностях отношений с Вашей подругой, мне очень понятно».

Особая тема переписки — Бунин. Как в прежние годы Гиппиус «вбивала клин» в отношения Берберовой и Ходасевича, ведя параллельную переписку с обоими, так теперь Берберова активно настраивает Кузнецову против Бунина и Веры Николаевны, зная, что Кузнецова состоит в переписке с обоими[1572]. Причин для этого, как представляется, несколько. Во-первых, Берберова не простила Бунину его роли в истории с обвинениями ее в коллаборационизме[1573] и, возможно, выбрала самый болезненный способ мести, пытаясь, с одной стороны, окончательно настроить против него его бывшую ученицу и возлюбленную, с другой — подвергнуть тотальной деконструкции сам победительно-маскулинный образ Бунина-человека, нобелевского лауреата и Великого русского писателя. Учитывая, что в военные и послевоенные годы письма в эмиграции в целом обрели статус публичных документов[1574], деконструкция была рассчитана не только на восприятие Кузнецовой: Берберовой также необходимо было реабилитировать себя, сняв предъявленные ей обвинения, для чего ей требовалось очернить обвинителей, к которым она причисляла и Бунина. Наконец, ей, как когда-то Гиппиус, нужны были союзники в разного рода жизненных и литературных противостояниях — и она вполне откровенно и достаточно агрессивно предлагает Кузнецовой вступить с нею в «антибунинский союз».