Очевидно, что Берберова совершенно открыто призывает Кузнецову вступить с нею в некий тайный союз против Буниных. Кузнецова в ответном письме от 19 февраля 1947 года поддерживает заданный Берберовой тон и выражает готовность стать ее союзницей:

Строки о Буниных меня заинтересовали. Не бойтесь, я Вас не выдам. Сама пишу туда крайне осторожно и внешне. Думаю, что представляю себе, в каком смысле В<ера> Н<иколаевна> «теряет рассудок». Вероятно большую роль в этом играет З<уров>. А Иван Алексеевич все больше насчет «Темных аллей». Мне его все же очень жаль.

Строки о Буниных меня заинтересовали. Не бойтесь, я Вас не выдам. Сама пишу туда крайне осторожно и внешне. Думаю, что представляю себе, в каком смысле В<ера> Н<иколаевна> «теряет рассудок». Вероятно большую роль в этом играет З<уров>. А Иван Алексеевич все больше насчет «Темных аллей». Мне его все же очень жаль.

10 марта 1947 года Берберова сообщает о том, что «была недавно у Буниных», возмущается увиденным там («Ну и атмосфера!») и подробно описывает известную сцену с ночным горшком, впоследствии включенную и в «Курсив»[1577]. В ответе Кузнецовой от 3 апреля нет никакой реакции на этот пассаж, лишь в самом конце письма она задает ни к чему не обязывающий вопрос: «Что слышно о Буниных?», словно не заметив уничижительных высказываний Берберовой о бывшем учителе.

В письме от 11 июня 1947 года Берберова рассказывает о своем визите к Зайцевым: «Сидели мы там и перемывали косточки Ивана Алексеевича и Ремизова, которые теперь объединились под одним флагом» (т. е. советским. — О. Д.). В ответном письме от 9 июля Кузнецова не откликается на это сообщение, однако в следующем, от 18 августа, возвращается к нему, не порицая Бунина явно, но допуская возможность определенной ситуативной игры с его стороны, хотя и не выражая сомнений в достоверности сообщаемого Берберовой известия: «И<вана> А<лексеевича> мне все-таки жаль. Мне он всегда пишет в тоне чрезвычайно „анти“, так что у меня должно быть впечатление, что он всецело на нашей (т. е. антисоветской. — О. Д.) стороне. Но м<ожет> б<ыть> это только стилизация?»

Продолжая бунинскую тему в письме от 27 августа того же года, Берберова завершает пассаж о положении дел в доме Буниных вполне недвусмысленным замечанием: «Жаль, что Иван Алексеевич не умер пять лет назад. Стыдно видеть все это». В ответном письме от 23 сентября Кузнецова полностью становится на сторону Берберовой и позволяет себе откровенное признание:

Все это в ростках уже было и прежде, только теперь расцвело полностью. Иногда, когда я беру свои дневники за пережитые там годы ‹…› мне самой странно, что у меня еще хватило сил уйти — так убийственно разъедающе действовала та атмосфера. Конечно, если бы не моя подруга — я бы сама не ушла, так бы там и зачахла[1578].