Распад СССР поначалу не внес в жизнь Лидии Петровны ощутимых перемен. Меньше стало русских, больше милиционеров. Ей выдали новый паспорт – зеленый, это ей даже больше нравилось: зеленый цвет напоминал ей родную тину и ряску на дне. Относились к ней хорошо, национализма на себе она не чувствовала. Но однажды заметила незнакомку, которая прогуливалась по дну с детьми. Незнакомка была замотана в платок, из платка торчали два клыка, как у моржа, только золотые. «Здрасте пожалуйста, – сказала Лидия Петровна, – вы кто будете?» – «Мухаббат», – ответили из платка.

Мухаббат была местной русалкой, по-русски понимала плохо, проживала раньше в Амударье. «Теперь Амударья узкая, как арык, всю воду на хлопок берут», – жаловалась Мухаббат. «А я не знала, что у узбеков тоже русалки есть», – удивлялась Лидия Петровна. «Много есть, – кивала Мухаббат, – раньше в Аральском море много жили, теперь воды нет, русалка – кто умер, кто больной раком». И Лидии Петровне становилось стыдно за свою сытную жизнь в столичном водоеме.

Постепенно вся семья Мухаббат-опы переехала в Комсомольское озеро, которое теперь носило имя какого-то Ануширвана. Жить в озере стало тяжело от шума и танцев русалочьей молодежи. Лидия Петровна глотала валерьянку. Она решила уйти из озера. Писала Эдику: «Забери меня отсюда! Я согласна жить даже у тебя в ванне». Но письма оставались без ответа. «Русские о своей нечистой силе совсем не заботятся, – поила ее чаем Мухаббат, – в нашем народе к нам уважения всё-таки больше». – «Говорят, снова хотят сибирские реки в Аральское море направить, – говорила Лидия Петровна, – тогда можно будет в Россию прямо отсюда переплыть». – «Можно, – соглашалась Мухаббат. «Только куда я поплыву со своим давлением? И ревматизм, и целый букет… Молодая была – хвостом бы махнула, только вы меня и видели. А теперь кому я нужна, пенсионерка подводная?» – «Да, сестра, сиди уж здесь, – говорила мудрая Мухаббат. – Может, еще повезет, утопленник солидный встретится». – «Да ну, – отмахивалась хвостом Лидия Петровна, – все они барахло, одни комплексы. Мне нужно живое, для души…»

Так и сидели, пока не допивали чай и над водой не зажигалась луна, и все русалки, жившие в стоячих водах, независимо от национальности, поднимались над водой и пели, каждая на свой лад, прекрасный гимн ночному светилу…

Ким дочитал последнюю сказку Кучкара и закрыл тетрадь.

Сунул в сумку, снова занялся статьей.

Он возвращается в электричке. В окне – всё то же самое. На коленях – стопка листов, читает, морщится, правит. Другой рукой придерживает баклажку с остатками чая, заваривает каждое утро, зеленый, кладет в сумку на день. Сегодня встретился со свекровью этой женщины, с мужем не удалось – в бегах. Свекровь гуляла с девочкой, Хабибой, охотно делилась. Хочет подать на «грин-карту», спрашивала, может ли он, как журналист, с этим помочь. Когда прощались, плакала, хотя только одним глазом, другой сухой, деловой. Дерево, возле которого попрощались, показалось знакомым. Проводил взглядом женщину с коляской, посмотрел: джида. Надо же, дерево-мигрант. Статья почти готова. Вторая, про Кучкара, затормозилась: тот, кто мог что-то рассказать, долго отмалчивался, а теперь…