Он мне не понравился, но я ему всё рассказал. И насчет пустыни, и про Самарканд с рыбами, и про Рыжего, как в шахматы с ним играл, когда учительница со звездами внутри лежала, и обо всех свадебных неприятностях Январжона. Не хочу хвастаться, он меня очень внимательно слушал, татуировщик. Потом ладони потер: интересная жизнь, первый раз о такой слышу. Я, говорит, прежде чем татуировку делать, всегда человека слушаю, чтобы правильно ему всё сделать, даже судьбу, если можно, подправить. Я: как? Он: через кожу. На зоне много лет этим делом занимался, после моей татуировки люди как заново рождались, понимаешь? Между кожей и судьбой связь сильная. А ты заладил – «Ночь коротка». Что ты с этой надписью от жизни, говорит, увидишь? Ни командиром тебя не сделают, и ни одна баба с тобой нормально не ляжет. Ну что?

Не твое дело, отец, говорю. Пиши: ночь коротка. Пиши!

Он вздохнул: ценю твердость характера. Если еще пару червонцев, студент, накинешь, могу изобразить русалку. Нет, говорю, русалка на спине не пригодится, а вот если несколько звезд – так и быть. Он смеется.

Татуировка, наверное, роль свою всё-таки сыграла: жизнь нормальнее пошла. Без происшествий. Вот уже ташкентская учеба позади, мне в торжественной обстановке на ладони диплом кладут. По дороге домой, на Объект, хотел заехать туда, где Фатима осталась. Даже почти заехал, около самого их въезда из попутки вышел, стою, отдыхаю. Хорошо, облака кругом. В поле мужчины работают, далекие, маленькие, меня не замечают. А я вот он, с дипломом. Это родственники Фатимы, я постепенно узнаю их спины и затылки. А они меня нет, потому что не видят, землю поливают, только землю и видят. Я подумал, что тоже, если Фатиму встречу, здесь останусь. Они это устроят, скоро уборочная начнется, лишние руки на вес золота. Окружат меня, скажут: мы же родственники, пошли на поле. И Фатиму могут мне не показать, они, конечно, не обязаны мне ее показывать.

Покурил я так минуты три и уехал. В машине тоже много курил, сигареты просто сами в рот заскакивали.

На Объект приехал, мать навстречу бежит. Как, спрашиваю, дела, здоровье? Спасибо, отвечает, всё в порядке, нам крышу починили, кур держим, на пенсию выхожу. Как вы, спрашиваю, на пенсию, вы же молодая? Нет, говорит, уже немолодая.

Смотрю, и правда немолодая: как раньше не замечал? Стою, придумываю что сказать. А кур, говорю, можно держать? А она смеется: можно, можно, тут у нас танки и ракеты продают, а кур тем более держать можно. Смотри, вот Январжон бежит, чтобы с тобой обняться.

Бежит какой-то мужчина. За ним еще люди бегут. Неужели все со мной обняться? Нет: кто-то меня видит, руку сует, кто-то на бегу целует, но все торопятся куда-то мимо. Около меня только мать и Январжон, да и тот с ноги на ногу переминается, тоже со всеми куда-то хочет, потолстевший такой. Хочу мать спросить, а она всё про кур рассказывает. Я говорю: куда все бегут? Она: это не петухи, это какие-то звери… Бегут? Кто бегут? А, ты же давно у нас не был… учительница снова замуж выходит.