И Январжон говорит: ну ладно, ты здесь с матерью побудь, а мне надо, друзья машут. Пошел толпу догонять. Мать ему кричит: водки много не пей, слышишь! Вообще в рот не бери! Ко мне повернулась, косынку поправляет: учительница, как ты уехал, из загса не вылезает, уже третий муж у нее на счету. Что она с ними делает, не знаю, только они, во‑первых, все американцы, а во‑вторых, по-моему, просто с ней временно живут, а не мужья. Учительница-то думала, что они ее с распростертыми объятиями в свои Штаты увезут, а они сами от нее бегут, а ее не берут. Вот она от злости и выходит всё замуж, на что рассчитывает?

Крепко меня обняла, наверное, снова вспомнила, как по мне скучала. Я тоже постарался это вспомнить, глаза закрыл. Стоим.

Открываю – опять люди идут, в центре белая машина едет, в ней еще что-то белое. И всё это на нас идет, люди и машина. Мать говорит: ну вот, придется здороваться; пиджак на мне разглаживает. Действительно, это была свадьба, и теперь она перемещалась по пустыне как раз мимо нас. Я вспомнил, как болел на свадьбе Январжона, и испугался, что сейчас у меня здоровье тоже пошатнется, и отвернулся. Машина специально ко мне подъехала, и из нее выпрыгнула учительница-невеста.

Вернулся? – строго спросила меня учительница. Не видишь, что ли, сказала мать. Вижу, улыбнулась сквозь фату невеста. Возмужал. А вы совсем не постарели, сказал я. Почему я должна стареть? – удивилась учительница. Я была все время счастлива.

И показала пальцем в машину. Кто там сидит? Жених, объяснила учительница. Опять не местный? Да.

Я заглянул в машину и увидел Рыжего. Он сидел в шляпе.

Учительница: он по-нашему не понимает. Я с ним через самоучитель познакомилась.

Американец? Да, улыбнулась невеста; поздоровайся с ним, он здороваться любит.

Мы поздоровались. Невеста сказала: отойди, я хочу сесть обратно к своему жениху, он там без меня терзается.

Я отошел от дверцы, и учительница, как змея, заползла внутрь. Все почему-то захлопали и ушли вместе с машиной. А мы остались.

Кто-то меня сзади дергал за рукав. Прилипала! Мы обнялись. Пойдем выпьем, сказал Прилипала.

Мать нахмурилась: это ты для чего ему предлагаешь? Чтобы от матери оторвать? Ты, Прилипала, на свадьбу эту дурацкую иди, там тебе нальют, а мальчика не трогай.

Я не трогаю, отвечает Прилипала. И на свадьбу не пойду. Не ведите себя как единоличница, ваш сын, между прочим, еще мой друг, мы с ним в шахматы играли.

А я его рожала, сказала мать. Прилипала пожал плечами и ушел, пиная сапогами песок.

Мать взяла меня за руку: мне тоже жалко его, Прилипалку. Тут знаешь, их всех развезли, кто из республик был. Даже Грузина увезли, помнишь Грузина? Из Прибалтики тоже приезжали, им теперь армию свою из кого-то делать надо, офицеров своей национальности чуть ли не с собаками ищут. А у Прилипалы все пятнадцать республик в крови намешаны, кому такая дружба народов нужна? Вот сидит, корни, говорит, здесь пускать буду. Нашел где пускать. Пьет он.