Обыкновение не обгораживать обрабатываемые поля составляет другой недостаток в красивости французских местоположений. Земля рачительно возделана и, по-видимому, ни один уголок не остается в запустении, но отсутствие заборов и плетней представляет взору, привыкшему к богатству Англии, странное зрелище опустошения и лености, между тем как в самом деле нет ни того, ни другого. Там, где нет огорождений, нет и домашних животных, которые в природе придают сельским ландшафтам столько же прелести, как в живописи и поэзии, и потому откармливаемый во Франции скот содержится на задних дворах при каждой мызе или большой ферме и выпускается на паству в местах отдаленных и открытых для всякого.

Проезжая северную Францию, более всего скучаешь однообразием деревенских домов и угодий. Редко взор утомленного путника останавливается на деревьях, растущих отдельно на открытой земле. Сами рощи во Франции расположены не очень красиво, хотя чрезвычайно обширны; ибо доставляют жителям достаточное количество дров. Деревья редко рассаживают группами, а еще реже составляют из них плетни, разве вдоль больших дорог. Густой лес никогда не заменит приятного разнообразия отдельных рощиц, в коих аллеи пересекают одна другую в различных направлениях.

Отсутствие заборов придает также и деревне с первого взгляда вид беспорядка и нерадения; но по строгом рассмотрении путешественник с удовольствием примечает, что его подозрение неосновательно. Земля вообще плодородна и каждой участок оной рачительно обрабатывается. Она доставляет с избытком все жизненные потребности, как-то: хлеб, вино, масло и пр.

Рассматривая Францию в сем отношении, нельзя не удивляться тому необузданному высокомерию, которое побуждало жителей столь плодородной страны к опустошению песчаных земель Пруссии и необозримых степей России, где они нашли себе только смерть и позор. Но час мщения прошел, и каковы бы ни были чувства, возбужденные в нас жестоким вызовом, бедственное положение этой страны заслуживает сожаления. Дорога, по которой мы ехали, почти всегда была занята толпами военных людей; здесь тянулся длинный кавалерийский отряд, фуражирующий на всем протяжении своего пути, там проезжал артиллерийский парк по пашням. Немного далее встречали мы какой-нибудь полк, который старался занять деревню, провести в ней ночь и заставить бедных крестьян снабдить гостей своих всем, что им угодно было требовать. В другом месте разные толпы пехоты и кавалерии отправлялись для фуражировки. Хлеб уже созрел на пашнях, но редко земледелец отваживался жать оный, и то украдкой, чтобы солдаты не воспользовались его трудами. Это была жатва нового рода для Вас и для Вашего верного Грева; она производилась вооруженной рукой, и снопы свозимы были не в житницы фермы, но в воинский стан, под прикрытием усатого пруссака, раскуривающего с важным видом трубку свою на облучке воза. Часто эти подвиги сопровождались забавными случаями. Однажды небольшой отряд прусских солдат, наложив несколько возов хлеба, встретился с толпой французских крестьян, причем и те и другие должны были на минуту остановиться; в то время как одна часть французов старалась дать место воинам, другая приблизилась к пруссакам и, уверившись, что ни один из них не разумел по-французски, начала жестоко бранить их, сохраняя, однако же, и в самых порывах своего ругательства, вид почтения, который заставил предполагать, что французы извиняются в своей медленности. Таким образом те, которых последние называли мошенниками, ворами и разбойниками, с важностью вынимали изо рта трубку и отвечали на таковые приветствия «Das ist gut, ser woll» («Это хорошо, очень») и другими снисходительными выражениями. Жестоко было бы лишить бедных французов такого остроумного и невинного способа удовольствовать свое негодование; однако же я не мог не заметить им, при приближении прусского комиссара, что он разумеет их язык, почему они все тотчас и возвратились к своим повозкам.