ЖИЛЬ Ж ВОЛЬМАН¹¹

Здесь содержался веский аргумент: замечание, что сентиментальное искусство Чаплина, искусство «Огней большого города», любое искусство являлось «мошенничеством чувств» — отводом жизненной силы человека в направлении пустых небес, где всё было истинным и ничто не являлось возможным. Этот аргумент не слишком освещался в газетах. “Combat” определила античаплиновских хулиганов как «леттристов», Изу вместе с Помераном и Леметром отмежевался от акции, хотя и в самых мягких выражениях. В письме в “Combat” Изу отметил «чрезмерную истерию», сопровождавшую приезд Чаплина, но высказался всё же в том духе, что работа Чаплина в кино его совсем не волнует: бог есть бог. Изу не осудил своих четырёх последователей, он всего лишь присоединился к «похвалам Чаплину, выказываемым всем населением».

Дебор и его товарищи не собирались упускать свой случай. Они впервые заняли территорию общественной жизни и им там понравилось. Из Бельгии, где они демонстрировали «Трактат» Изу, они написали в “Combat”:

Вслед за нашим вторжением на пресс-конференцию Чаплина в отеле “Ritz” и тиражированием в газетах отрывков нашей листовки «Хватит плоскостопия!», провозглашающей восстание против культа, создающегося вокруг этого актёра, Жан-Иси-дор Изу и двое его необычайно опытных последователей опубликовали в газете “Combat” заметку с осуждением наших действий в этих обстоятельствах.

В своё время мы высоко оценивали работы Чаплина, но нам известно, что сегодня новизна заключается в ином, и что «истины, которые теряют привлекательность, превращаются в ложь» (Изу).

Члены Леттристского интернационала пометили свою территорию:

Мы верим, что наиболее важной реализацией свободы является низвержение идолов, особенно когда они сами апеллируют к свободе.

Провокационный тон нашей листовки противостоял всеобщему рабскому энтузиазму. Тот факт, что некоторые леттристы и сам Изу предпочли дистанцироваться от нашего решения, демонстрирует лишь вечно возникающее непонимание между экстремистами и теми, кто ими уже не является; между нами и теми, кто отказался от «горечи их молодости» ради того, чтобы «улыбаться» со всеми установленными почестями; между теми, кому больше двадцати, и теми, кому меньше тридцати.

Мы берём на себя ответственность за подписанный нами текст. И никто, кроме нас, не может его дезавуировать.

Нам безразлично всякое недовольство. Не существует разных степеней реакционности.

Мы оставляем их посреди этой безымянной и шокированной толпы¹².

«Те, кто больше не стоит у края», 1987