Родившийся в 1767 году, казнённый в 1794-м, Луи-Анту-ан де Сен-Жюст был пророком Республики Добродетели: добродетели, дремлющей в каждом человеческом сердце, подавленной и извращённой хозяевами старого мира, которую следовало выманить наружу из каждого нового гражданина — или навязать ему Познав новую страсть к счастью, на мгновение Сен-Жюст оказался способен привить её остальным: словами, следовавшими за «новой идеей в Европе», было «я предлагаю вам следующий декрет». Он взошёл на сцену мировой истории, стоя одной ногой в Париже, другой в Спарте. Он разговаривал с Ликургом и Фукидидом, с Лениным и Пол Потом, и он знал, что они его услышат. ЛИ выступал в баре, где продавались франшизы и утешения наряду с пивом и вином — у берлинских дадаистов подобное место называлось «Кафе Мегаломания». Там ЛИ пытался поймать интонацию Сен-Жюста, что было непросто, аскетичную и иступлённую, яростную и спокойную, интонацию непонятного изречения: «Ум — это софист, который ведёт добродетель на эшафот». Можно было обдумывать их много дней или можно взглянуть на лицо Сен-Жюста, на его портреты и изображающие его гравюры, но, как и сам молодой человек, когда его время вышло, они молчали. Если один портрет был сухой, резкие скулы и прикрытые глаза, то другой был приятный, щёки пухлые и гладкие, глаза невинные. «Каждый сражается за то, что он любит», — говорил философ Террора. «Сражаться за всех это лишь следствие».
ЛИ, писала в 1968 году Элиана Бро (под именем Элиана Папай — «маленькая Элиана» из письма Вольмана), был «самотеррористическим». Группа желала практиковать террор внутри собственной организации — «самообразовательный процесс», как охарактеризовал Рауль Хаусман психологию берлинского «Клуба дада», «в котором рутина и общее согласие были истреблены без жалости». ЛИ настолько ревностно поддерживал общее согласие, что не было ничего важнее, и каждый, не подходящий игре, выбывал из неё; Сен-Жюст, в чьём идеальном обществе изгнание служило основной принудительной мерой, мог бы такое одобрить. Официально первыми были удалены Исидор Изу, Габриэль Померан и Морис Леметр, которые никогда не принимали участия в группе (объявляя права на слова «леттрист» и «леттризм» после инцидента с Чаплином, ЛИ принял основателей лишь затем, чтобы исключить их как предателей своих собственных идей), — а потом, в год между письмом Вольмана к Бро и «…новой идеей в Европе» были исключены сам Бро («милитаристские отклонения», как объясняется во втором выпуске “Potlatch”), Серж Берна («отсутствие строгости ума»), украшенный надписями Менсьон («просто декорация»), даже пророк Щеглов («мифомания, бред толкования, отсутствие революционной сознательности»)9. «Возвращаться к мертвецам бесполезно», — написал Вольман, скрепляя печатью первый список экзекуций ЛИ. Как в некоторых фундаменталистских сектах, оставшиеся в группе никогда больше не должны были общаться с исключёнными и даже не говорить о них. Но Дебор говорил в 1978 году в своём фильме “In girum imus nocte et consumimur 19ni”, туманно процитировав «Юлия Цезаря» в сочетании с фотографией Щеглова: «Ведь пройдут века, и в странах, что ещё не существуют, актёры будут представлять наш подвиг!»10