Молодые работницы фабрики, принадлежащей Omni Silk Spinning Company, живущие в общежитиях, где действует система строгих правил, недовольны тем, что компания принимает все усилия, чтобы воспрепятствовать их замужеству и всякой личной жизни, «из-за вероятного спада производства вследствие этого».

Они жалуются, что им необходимо получать разрешение от семи человек, дабы иметь возможность выйти за пределы фабрики и её пристроек, что им запрещено пользоваться губной помадой и пудрой, и что им надлежит ложиться спать в девять часов вечера каждый день.

Директор фабрики, мистер Какуи Нацукава, является буддистом, и молодые женщины протестуют против того, что каждое утро их принуждают маршировать на территории фабрики, распевая буддистские гимны. Гимны дополняются другими песнями, среди которых такие как «Сегодня я воздержусь от опрометчивых просьб» и «Сегодня я не буду жаловаться». (“Combat”, 15 июля)

Иными словами, как социальная возможность модернистская мечта о безграничном господстве над сферой необходимых потребностей уже была единственным реальным эстетическим фактом. Утопия, чья-то утопия, была близка. Традиционное искусство существовало, чтобы нанести утопию на карту, представить мгновения возможности или тотальности, которые в сфере необходимых потребностей пунктирами происходили то тут, то там — «ибо искусство содержит и простодушное намерение дать наивысшую радость быстролётным мгновениям нашей жизни, и сами эти мгновения»³³, — сказал Уолтер Патер в 1873 году, — но сейчас поле утопии являлось территорией чьей-то повседневной жизни, а мгновения могли превращаться в историю. Вот почему (как можно было прочесть в № 5 “Potlatch”, несколькими дюймами ниже заметки о помадной войне в Фудзиномии) поэзия должна была быть «поэзия читается на лицах»³⁴ и почему стало необходимым «создавать новые лица», почему поэзия «приняла форму городов», почему ЛИ обещал «построить их волнующими», возводить, ниспровергая: «Новая красота будет СИТУАЦИЕЙ — то есть мимолётной и проживаемой». Люди могли бы жить либо в собственных храмах, либо в собственных тюрьмах; замыкающая себя страницей или рамой, тюрьма была теперь тем, к чему могли взывать любое стихотворение или картина. Традиционное искусство способно лишь рекуперировать возможность, отделяя её от тотальности. Чтобы сообщить об этом, страница должна была быть незаполненной, холст должен был быть незаполненным, экран должен был быть незаполненным: в доказательство, что искусство может быть лишь ходящим и говорящим.