Первая полоса “Potlatch”, № 5, 20 июля 1954

ЛИ предлагает «…новую идею в Европе», старый профессор классической механики Болонского университета до того, как фашисты Муссолини изгнали его, предлагает свой неопубликованный шедевр, сотни страниц завитков, лиц, школьных формул. Снятый с должности профессор открыл доказательство вечного двигателя; так и ЛИ. «Праздность является истинно революционным вопросом», — говорит ЛИ громко вслух, но никто не слышит. «Кубический корень из восьми, — шепчет профессор, — это Бог».

Мир

Мир, который ЛИ отрицал, был во всей полноте отражён на страницах “Internationale situationniste”. Подобно разрыву между голосом “Potlatch” и его носителями, идея счастья, открытая ЛИ, с годами доказывает бесконечную несоразмерность конечному агенту: обществу в том виде, в каком оно повсеместно утвердилось. Так с 1958 по 1969 год СИ разрабатывал неопровержимый анализ общества потребительского спектакля («Замысел разрушения мира>М, — написал Дебор в 1972 году, когда он окончательно распустил то, что осталось от его группы), и сегодня двенадцать номеров ситуационистского журнала выглядят западной версией «Порабощённого разума» со всей его усталостью и обречённостью, сменившимися ощущением неминуемого взрыва, «взрыва, — как однажды СИ выразился об искусстве 1910 и 1920-х годов, — которого никогда не случилось»⁶⁸.

Сочинения СИ по двум аспектам можно назвать западной версией описания Чеславом Милошем капитуляции польской интеллигенции перед сталинизмом: потому что они написаны на Западе и фокусируются на тамошней ситуации, а также потому, что описанное СИ оказалось вестерном, ковбойской мелодрамой, поставленной в соборе, — теперь являющемся готическим, где хозяйничал Бог и где стоял его трупный запах, соборе, разрушенном и заново отстроенном с фундамента. «Наша позиция похожа на позицию бойцов между двумя мирами, — говорил Ванейгем на конференции СИ в 1961 году, — один мир мы не признаём, а другой ещё не существует. Нам необходимо ускорить столкновение. Чтобы приблизить конец света, катастрофу, в которой ситуационисты узнают своих»⁶⁹. Изменив одно-два слова, Ванейгем цитировал папского военачальника, приказавшего уничтожить катаров, и в этой цитате СИ занимал место Бога, но это был всего лишь détournement: «Любой знак или слово… подходит для того, чтобы быть превращённым в нечто иное, даже в полную свою противоположность».

Чтобы писать о СИ, следует использовать такие лозунги или броские фразы, как «товарно-зрительская экономика», — и поступать так сейчас значит ослабить понимание ситуационистами мира, который они обещали уничтожить, понимание, кажущееся таким очевидным при чтении сочинений, написанных ими в своё время. В центре статей об Уоттсе или об убежищах на случай ядерной войны аргументы облечены в броню фактов и щепетильного исследования, истории и социологии, но вооружены эти аргументы заповедями поэзии — поэзии с заголовками вроде «Геополитика спячки», поэзии, оркеструемой рекламой компании по устройству противорадиационных убежищ “Peace о’ Mind”. В то время как символизм убежища расширяется до столицы Бразилии, защищающей саму себя от остальной страны, или до спонсируемой государством безалкогольной дискотеки, предохраняющей своих организаторов от самих себя, то в конечном счёте не остаётся никакого обычного аргумента, лишь безостановочная реконтекстуализация всего, что может затронуть аргумент. Анализ неопровержим не потому, что он правдив, — он более чем спорный, потому что недостоверный, — но потому, что он так здорово использует частный язык для искажения общественного мира; вся негативная истина этого мира всегда может быть застигнута в повседневном мгновении.