Последующие события

Последующие события могут практически быть отнесены к тому, что когда-то считалось официальной историей. Это, главным образом, арифметика: более трёхсот книг, посвящённых Маю 1968 года, было опубликовано всего спустя год после того интереснейшего явления, а некоторые книги выходили и спустя двадцать лет. Поразительно, насколько быстро все, от консервативного философа Раймона Арона до коронованного спикера студенческих бунтов Даниэля Кон-Бендита, выпустили на рынок свои книги — словно они понимали, сколь коротким бывает период расцвета перед спадом. Подобно Марселю Янко в его последний год, они упорно пытались успеть — вопреки стрелке на часах дада, против которой Марсель Янко пошёл ещё в 1916 году и которая обогнала его ещё до того, как тот год закончился. Не прожив ещё большую часть своей жизни, Кон-Бендит и соучастники тех событий писали так, будто осознавали, что ничто и никогда не сравнится с тем, что они только что видели и делали, — будто осознавали, что спустя несколько лет никого, может быть, даже их самих, это не будет волновать ни в коей мере. И если Май 1968 года почти исчез из официальной истории, то роль, сыгранная в нём ситуационистами, почти целиком исключалась с самого начала. Потому что слишком много врагов они себе нажили, — и потому, что крайние требования, выдвинутые во время тех событий, оставили после себя настолько экстремальные оценки их успеха и неудачи, что ни одно рационально обусловленное описание событий не могло упоминать их без ноток сентиментальности, умопомрачения, пристыженное™. И поэтому даже официальная история, которую творил СИ, предстаёт некоей тайной историей.

Да и само событие не происходило по правилам истории. В это время не было экономического кризиса, никто не ставил под вопрос политическую легитимность и никто не привлекал к обсуждению этого вопроса общественность. Существовало современное, нормально функционирующее капиталистическое государство всеобщего благосостояния, управляемое человеком грандиозных хватки и престижа, и существовало как нечто естественное и главенствующее всегдашнее ощущение того, что Лефевр позже назовёт отрицанием, содержащимся в самой современности: ощущение, как написал ситуационист Рене Вьене вскоре после Мая 1968-ro, «столь знакомое благодаря отчуждённой жизни и бунту против такой жизни и всё-таки неизвестное»⁶⁶. Другими словами, существовало дремлющее ощущение тайны и сдвига, для которого современность не была в состоянии подобрать язык, и если этот язык был тем, который ситуационисты так долго пытались создать, споря о том, что сонная болезнь может быть вылечена, как только этот язык будет обнаружен, то здесь не было ничего нового. Новым же за год до взрыва было явное увеличение давления.