— Заходи. Будешь проникать в свой класс по-партизански? Огородами, в обход врага? — Он смеялся и говорил негромко, всем этим показывая, что враг действительно поблизости.

— Так что происходит? — спросил Ахилл.

— Ты меня спрашиваешь? Это я тебя хочу расспросить. Насчет этой твоей музыкальной истории, о которой по «голосам» говорят.

— Мне мало что известно самому, я расскажу тебе, что знаю, но что же в школе? Я видел Фаликовского неделю назад. Похоже, у нас перемены?

— Ну, милый мой! Перемены! Скандал на уровне города и выше — аж в министерстве. Они дождались наконец — получили прямые улики нашей антисоветской работы. Сталинист отволок писанину ребят про ложь прямехонько в райком. Фаликовского начали было таскать, сюда приезжал инструктор. И как раз на это наложился начавшийся шум с твоей музыкой.

— Да они-то откуда знают про мою музыку? — искренне поразился Ахилл. — Сталинист тоже слушает «Свободную Европу»?

— Не волнуйся, есть у него другие источники информации. «Кому надо — те знают!» — имитируя угрожающий тон, произнес Вадим, но тут же добавил: — Но твой вопрос не так наивен, как кажется. Откуда они знают? Я думаю, что, едва затеялась эта кампания с музыкой Вигдарова, они стали быстро искать, кто он, этот композитор, где он и кому принадлежит, какой организации. И скоро вышли на минпросвещения и на школу. И сверху команда — уволить.

Ахилл удовлетворенно кивнул. Его предположения сбылись: уволили, не дожидаясь, пока он подаст заявление об уходе.

— Бедный Фаликовский, — сказал он. — Какие моральные муки он должен испытывать!

— Ничего, перебьется, — махнул рукой Вадим. — Ведь у него есть самооправдание: подчиняясь начальству и жертвуя тобой, он спасает школу в целом. Но, я думаю, он хорошо понимает, что не надолго. Помяни мое слово, разгонят скоро всех.

Послышался звонок на перемену.

— Вот что, времени мало, Ахилл, тебе скоро идти к ребятам, — торопливо сказал Вадим и еще больше понизил голос. — Не знаю, хорошо ли ты представляешь положение. На мой взгляд, есть все признаки того, что твоей персоной заняты гебисты.

— Ага. Настолько заняты, что у меня два дня дежурила «Волга».

— Ах вот как! Поздравляю. Милости прошу к нашему шалашу! — невесело сказал Вадим. — И вы удостоились, сэр. Это может быть серьезно. Время сейчас плохое. Похоже, что взялись громить группу «Хельсинки». И под горячую руку все может случиться.

«Майя», — тревожно стукнуло у Ахилла где-то внутри. Она сказала — «самиздат», «еврейское» и, как бы нехотя, «и кое-что еще» — это и есть то, о чем говорит Вадим. Боль, нывшая в голове, вдруг подскочила, будто тяжелый железный шар, изнутри ударивший в череп.