— Вставайте быстро, — сказал он. — Одевайтесь.

— Что? — пискнула Майя.

— Мы можем смыться, пока их нет, прямо сейчас. Попробуем добраться до Красного. Там ночуем, и оттуда вы — на поезд.

— Ге-ни-аль-но! — чуть не завопила Майя и, никого не стесняясь, вскочила. — Джордж, ты видишь, какой у меня отец?!

Первым вышел во двор Ахилл. Он прошел на улицу и, убедившись, что вокруг спокойно, вернулся, чтобы позвать ждавших его в подъезде. Довольно скоро остановили ночное такси, без большого труда сговорились с водителем, и меньше чем через час они уже были на даче. Здесь, по счастью, каждому была своя кровать и даже отдельная комната.

Утром после завтрака Ахилл рассказывал Джорджу об Эли Ласкове.

— У меня просьба к вам и к тем, кто знает мою музыку, — сказал Ахилл. — Я попросил бы вас, моих друзей, попытаться узнать, не осталось ли в Англии чего-то, связанного с Ласковом? Не сохранились ли где-то его рукописи? Бумаги, архив? Ведь Ласков застрял в Америке, оказавшись неожиданно отрезанным от Англии войной. Поэтому дома, в Лондоне, он многое мог оставить. Вдруг что-то найдется? И в любом случае — удастся что-то или нет — заранее за все спасибо.

— Мы будем делать все, — ответил Джордж.

У них было около двух часов свободного времени. На прогулку не пошли, чтобы не попадаться на глаза соседям. Майя читала, Ахилл и Джордж играли в бильярд. Выпив на дорогу кофе, оделись и ушли по пустынным улицам за поселок, на расчищенный от снега тракт, который вел к шоссе и к автобусной остановке. Дошли до нее за быстрые полчаса, разгоряченные и веселые. Солнце сияло, и было тепло. Автобус — пустой и мчавшийся почти без остановок, — прикатил их еще через полчаса к навесу станции метро, и затем уже, долго и нудно, с несколькими пересадками, добирались они под землей до вокзала.

До самого отхода дневного на Ленинград решили на платформу не выходить и сидели какое-то время в темном углу буфета. Уже у дверей вагона, когда Ахилл и Майя на прощанье поцеловались, Джордж вдруг заговорил:

— Почему я не хочу уезжать? Почему мне нравится с вами? Я буду почему-то вспоминать это навсегда. Музыка. Пение. КГБ. — Он засмеялся. — Как это непонятно. Прекрасная погода. Русская. Я уверен, что я вас люблю. Я хочу возвращаться. До свидания, Ахилл.

Ахилл его обнял. Майя с раскрытым ртом смотрела на Джорджа. «Заходите», — сказал кондуктор. Ребята вошли в вагон. Ахилл дождался, пока поезд тронется.

«Ну вот. Теперь начнется, — сказал он себе. — Теперь-то все начнется». И по дороге с вокзала он то и дело пытался представить, что же именно начнется, что теперь будет происходить и куда все приведет: и этот заграничный шум вокруг его сочинения, и то, что он ответил на вопросы интервью, и еще, с уверенностью думал он, добавить к этому надо происходящее в школе: ведь все о человеке начинают выяснять «по месту работы», придут туда, в школу — в партбюро, например, к историку Сталинисту — и будут спрашивать, каково лицо Вигдарова, — наше или не наше? Нет, ответит Сталинист, совсем не наше, вы хотите, чтобы мы его уволили? — так мы его уже почти… «Не поехать ли сразу в школу к Фаликовскому?» — подумал Ахилл. Положу ему на стол заявление об уходе и с этим по крайней мере покончу. Но потом подумал о ребятах и решил, что все-таки должен еще побывать в десятом, провести хороший урок на прощанье, может быть, что-то сказать им и что-то услышать от них, — он чувствовал, что уйти неожиданно, без свидания с ними не может. Бросаю своих детей, подумал он сентиментально и, пораженный, почувствовал, что влага выступила под веками.