— Поэтому я хочу сказать тебе вот что, — продолжил Вадим. — Мы, кажется, можем быть откровенны в этих делах. Если что-то вдруг понадобится — сообщай. Я, как ты понимаешь, связан с людьми. Оставаться в этих условиях одному очень опасно. Сцапают — и никто не узнает.
— Боюсь, напротив: не захотели бы сделать из меня общественное пугало.
— И это не исключено. Тогда тем более нужно, чтобы ты был под защитой своих. Под защитой гласности — и здесь, и на Западе.
— Спасибо, Вадим.
— Теперь слушай. Ребятки там, в классе, что-то, конечно, затеяли. Какую-то демонстрацию. Когда я им посоветовал быть поосторожнее, мне ответили, что они не идиоты, во-первых, и не враги нашему Ахиллу, во-вторых. Но вообще-то, имей в виду, от них можно всего ожидать.
— Уж это так, а не иначе, — с удовольствием констатировал Ахилл. — У нас тут не заперто? — указал он на дверь, ведущую за перегородку, в его комнатку.
— Нет, конечно. Как всегда. Ты там, в своей конуре, не шуми. Эти двое стоят как раз за стеной. И дверь из комнаты в класс открывай аккуратно, — сам понимаешь, лучше будет, если ты войдешь к ребятам до того, как эта парочка тебя услышит. Ну, счастливо!
Минуты две Ахилл провел в своей комнате, массируя больную голову, бесцельно блуждая взглядом по полкам и шкафам с аппаратурой, инструментами, книгами — со всем тем богатством и барахлом, которое тут у него скопилось за несколько лет. Что со всем этим будет, когда он уйдет? Кто придет сюда после него? Или школу разгонят, и все исчезнет, пропадет вместе с нею? «Подлость. Подлые, подлые!» — сжимая зубы и непроизвольно шевеля губами, произносил он про себя. Раздался звонок с перемены.
Выпрямившись, Ахилл шагнул к классу. Все разом встали. Ахилл не удержался от обычного отвратительного взгляда на дверь (сейчас этот взгляд был, однако, оправдан): классная дверь была плотно закрыта, сквозь ручку ее проходила нога деревянного стула, — того, чье место было перед столом учителя.
Пропело до первой октавы. У клавиатуры стоял Маронов. Правый кулак его был крепко сжат и выдвинут вперед на уровне груди, — он будто хотел ударить кого-то, — но эта сжатая кисть означала, что хор должен петь унисонную тонику
— запели ребята стройно, торжественно, будто кант Петровских времен, вернулись к повтору —