— Надя, дорогая, — начал Адам и успокаивающе дотронулся до ее руки. — Ну, неужели… действительно это имеет значение? Портреты молодых красивых женщин, да ведь они писались всюду и всегда… какая-нибудь «Маха»… мадам Рекамье… или актриса Жанна Самари… Разве кого-то из них волновало, где оказывались их изображения и кто на них смотрел?

— Мы этого не знаем, волновало или нет, и что они при этом чувствовали. Они и сами могли об этом не знать, — возразила Надя. И попросила смиренно. — Не надо, хорошо?

Адам развел руками.

— Я только должен повторить, что картина принадлежит тебе. Но деньги, ты могла бы получить немалые деньги!

— Брось, Надя, это же глупо! — попробовал было вмешаться Альфред, но на этот раз не был удостоен и взгляда.

— Это в самом деле подарок? — тихо спросила Надя.

— Конечно.

— И я могу… сама решить, где буду… где будет картина?

— Да, но… Разве не у тебя? Не дома?..

Она помедлила с ответом.

— Дома? Нет, не дома. — Она приложила руки к груди. — Я — это вот она, я. А она, — раскрыла Надя руки, — она, тоже я, но я переменчива, а она такая, какой я — не знаю, бываю ли так хороша, как она, и я, может быть, стану ее стесняться? — Надя весело рассмеялась, но продолжила серьезно: — Я бы хотела, если ты разрешишь… Есть человек, он очень хороший. Он мне друг. Ты не против?

Похожее на ревность чувство шевельнулось у Адама, но исчезло тут же, потому что его охватила волна благодарности к ней, так доверчиво раскрывшей перед ним свои наивные страхи, тайные ощущения и эту привязанность к человеку, ему неизвестному. И Адам сказал только:

— Совсем не против, Надя. Сделай так, как ты хочешь.

Быстрым порывом она к нему наклонилась и поцеловала, задержав на миг этот быстрый свой поцелуй, — поцеловала, может быть, из-за неверного поспешного движения не в поросшую густо щеку, а в угол рта и складку, пролегающую к губам от носа, и Адам ощутил ее поцелуй и губы его бессознательно дрогнули, чтобы ответить ей, но Надя уже от него отклонялась, и ему пришлось перехватить глоток-другой воздуху, чтоб восстановить сбившееся дыхание.

Картину Надя попросила снять. В тот же день она ее увезла.

Адам вернулся к заказам, и так как запустил за последнее время дела, то работал много, чувствуя, однако, что готов свою работу бросить и уехать куда-нибудь, чтоб затеряться в диком пространстве — бессловесном, безлюдном, безжизненном: лица, жилые коробки, слова, картины, автомашины — все ему было в тягость. Альфред ушел на военные сборы. Надя взяла на себя заботы по галерее, и роль хозяйки ей вполне удавалась. В противоположность Альфреду, который говорил с клиентами много и покорял заказчиков столько же эрудицией, сколько и экспансивностью, Надя обычно лишь излагала содержание идеи Адама, а затем беседовала с посетителями, так сказать, на равных и с женской простотой обсуждала с ними те или иные возможности, проявляя при этом незаурядный вкус и практический здравый смысл. Адам воспользовался случаем и в полтора раза повысил Наде зарплату.