— Маэстро! Маэстро!.. Адам, вы — маэстро! Это же… это — чудо, маэстро!.. Надя! — крикнул он. — Скорее, Надя!

Она уже шла к ним, и подойдя, встала от Адама по другую сторону, взглянула на картину и сбоку — на него, на художника, и так как он, тоже сбоку и в те же мгновенья, смотрел на нее, они опять, как в тот раз, в дальней комнате, увидели друг друга близко, взгляд во взгляд. Он убедился, что она, какой была воображенной им и какой осталась на холсте, ничем не мешает ему теперь смотреть на стоящую рядом Надю, не заслоняет и не туманит обращенное к нему ее лицо.

Колокольчик звякнул. «Господи, Господи!..» — проговорила Надя. Колокольчик снова зазвенел, это Альфред успел выбежать и вернуться с бутылкой вина и какой-то благоухающей снедью из соседнего ресторана, втроем они уселись за столик прямо посредине зала и устроили небольшое пиршество. Альфред вскакивал то и дело, чтобы еще и еще увидеть картину.

— Бесподобно, маэстро! — повторял он. — Шедевр! И вам не жалко ее продавать?

— Я, дорогой мой, профессионал. Матерый, — отвечал не без рисовки Адам. — От дилетанта профессионал тем и отличается, что ему не жалко продавать.

— О! Это афоризм! — подхватил Альфред.

— Ну что ж, запиши, — небрежно кивнул Адам. — Потом опубликуешь. «Философия искусства Адама Авири». Гонорар пополам. Но если говорить серьезно…

Он повернулся к Наде.

— Картина, ваша. Я вам ее подарил. Она, конечно, стоит немалых денег. Мы ее продадим, а чек будет на ваше имя.

— Нет, — сказала Надя. — Нет и нет!

Она встала с кресла, подошла к картине. Адам и Альфред издали смотрели на нее.

— Нет, — повторила она еще раз, стоя там, перед своим портретом. — Не нужно отдавать в чужие руки. Я…

Она вернулась к ним и села, чуть покусывая нижнюю губу.

— Спасибо, Адам. — Он отметил, что впервые услыхал свое имя из уст Нади. — Я должна отказаться. Но я прошу вас: не продавайте, понимаете?

Она заговорила с неожиданной страстностью, зрачки ее чуть расширились, голос зазвучал убеждающе и с явной тревогой.

— Такие вещи нельзя продавать, вы представляете себе, мне придется изо дня в день, годами находиться где-то в незнакомом мне доме, у чужих людей, может быть, недобрых, — я же не знаю. Почувствую тоску, представьте, мне будет не по себе, и это все из-за того, что картина у них, это будет ужасно!

— У кого — у них? — оторопело спросил Адам. Он ничего не мог понять.

— У этих людей; у плохих людей, понимаешь?

И Адам, и Альфред, оба взирали на нее с изумлением.

— Здорово! — воскликнул Альфред. Надя метнула на него быстрый взгляд, и он прикусил язык.