5

В 16 часов Аида Борисовна — точнее, Ида, а может, Идуля — маленькая Идуля, какой ощущала она себя когда-то в далеком детстве, когда еще можно было пожаловаться на свои обиды кому-нибудь из взрослых и кто-нибудь из теток мог ее приласкать и утешить, та маленькая Идуля, какой бы ей сейчас очень хотелось себя ощутить, и она старалась, потому что очень нуждалась в чьем-то утешении, в чьем-то сочувствии, в чьих-то незначащих и безо всякого смысла словах, вроде — «надо же!» — «ох Господи!» — «скажи пожалуйста!» — «не может быть!» — «и правда» — но сказать этих слов было некому, и она всю дорогу домой, на метро и на автобусе, сама утешала себя безуспешно и бормотала себе про себя, про себя и, возможно, вслух, потому что она ловила не раз неприязненно брошенный взгляд, бормотала, что зуб у нее ну на той, наверное, неделе, залечат, и надо будет спросить про коронку, не надо ль коронку, а то потеряет, а надо жевать, колбасу не купила, ну что же, как вытащили от прилавка, так чек и остался в руках, потерялся, конечно, где-то, пока довели до комнатки, ну, так спасибо еще, что легко отделалась, а этот негр — чего расстраиваться, ведь умора и только, ну неприятность, ну перепутала столики, а он-то, он-то, будет своим рассказывать про русских, какие голодные, едят чужое, в газете своей буржуазной напишет, ну нет, наверное, интеллигентный негр, а я-то, подумала нехорошо про негра, это некрасиво, особенно если сама еврейка — надо без национального, надо к другим относиться доброжелательно, даже если расстроена чем, хоть бы вот как и сегодня, вернешься, а даже и докторской нет, и до получки трешка, сейчас сойду — хоть что-нибудь нужно купить, — в 16 часов была Аида Борисовна дома. Не снимая пальто, опустилась она на постель и громко, с кашлем и хрипами, разрыдалась.

1977

Татти и Клефф

Татти и Клефф

Памяти города,

который мы любили

Бывало это и раньше, «в самом начале», как говорили они о первых днях своей любви. Но тогда им в голову не приходило придавать какое-то особенное значение столь обычным в их городе событиям, а тем более связывать их со своей судьбой. Но с течением времени они все больше убеждались, что это уже не выглядело обычным, а становилось чем-то страшным, необъяснимым, что с неумолимой настойчивостью привлекало их мысли, то и дело вмешивалось в жизнь и едва ли не заменяло саму жизнь.

Впервые это произошло весной. Возможно, говорила Татти, это случалось и до того, только они не замечали; но нет, возражал Клефф, если бы это было хоть раз, он бы наверняка заметил. А раз не заметил — значит, этого не было.