О сгоревшем дебаркадере вспомнилось недели через две или три, когда они поздним вечером, пройдя по мосту, свернули на набережную, чтобы направиться к ближайшей станции метро. На набережной они остановились и стали смотреть на дрожащие светлые полоски, которые ложились на черную воду от огней на другом берегу. Облокотившись о парапет, Татти долго глядела прямо перед собой и чуть улыбалась, а Клефф сбоку следил за выражением ее лица, думая, что она вот-вот скажет ему что-нибудь милое и смешное. Но Татти повернула голову и выпрямилась.

— Ха! Ресторанчик-то уплыл? — удивилась она.

— Дебаркадер? — уточнил Клефф, оглянувшись в ту же сторону. Он рассказал, как ехал здесь на такси в тот, еще совсем недавний, памятный им день, когда они были вместе, и повторил слова шофера.

— Заведение-то было паршивое, — с расстановкой, будто в чем-то убеждая себя, проговорила Татти. — Но мы здесь столько раз шлялись…

Клефф тоже почувствовал себя неуютно — словно человек, обнаруживший, что в его комнате отсутствуют какие-то, может быть, и ненужные, но привычные предметы.

Много позже выяснили, что тогда, на набережной, они испытали одно и то же. Потом им пришлось чуть ли не свыкнуться с ощущением внезапно обступавшей их пустоты, но тот вечер запомнился каждому именно потому, что оно, это ощущение, явилось к ним впервые, и если не было столь сильным, как не раз в дальнейшем, зато остро подействовало своей новизной. На виду у прохожих Татти вдруг метнулась к Клеффу и, крепко взяв его голову в пылающие ладони, быстро взглянула ему в глаза.

— Ты меня не разлюбишь? — спросила она, пытаясь улыбнуться.

«Конечно, разлюблю», — отвечал обычно каждый из них на подобные вопросы, и они начинали дразнить друг друга. Но тогда Клефф только посмотрел на нее ответным печальным и ласковым взглядом и увидел, что успокоил ее.

Вскоре неподалеку от этой набережной, в переулке, где всегда можно было посидеть на лавочке маленького скверика, зажатого среди старых, столетней давности особнячков, начали строить дом. К тросу, свисающему с шеи гусеничного крана, похожего на жирафу с отрубленными ногами, привязали металлический шар и с размаху стали швырять его, подобно мячу, о стены особнячков. В противоположность резиновому, этот мяч не обладал способностью отскакивать от стен. Скорее стены отскакивали от него и с шорохом опадали, обнажая балки, — так, как опадает от соприкосновения с воздухом истлевшая одежда на мертвом теле, когда раскрывают древнее захоронение: рассыпается в прах и являет миру безжизненные кости.

Татти и Клефф молча смотрели, как ставили забор, огораживая груды щебня и их скверик, где некоторые из лип стояли теперь с надломленными ветвями и ободранной, измятой листвой; как приколачивали фанерный щит с надписью: «Строительство административного здания ведет СУ №…»