Ступая в сумерках по тропинкам и огибая корни сосен, мы с Ростом думали об одном: это уже второе прощание, и, в отличие от Пскова, надо договорить всё до конца. Стоял конец августа — уже не жаркий, но ещё пыльный.

Мальчики нашли засохшую ель, спилили её и выложили нодью из поленьев, чтобы горела до самого утра. Рост начал чтение имён «верных». Его отряд зажёг свечу и, передавая её, произносил имена и фамилии, а он добавлял: «погиб в лагере», «пропал без вести» и так далее. Когда список кончился, Рост снял с древка флаг с изображением Георгия Победоносца и дракона и передал Вале, который через месяц уезжал в Бремерхафен и оттуда в Америку.

Слава бросал в нодью мелкие чурбачки, хотя костёр полыхал вовсю и вылизывал искрящимся языком чёрное небо. Женя достала тетрадь и писала, согнувшись над ней и высунув язык. Остальные просто лежали и как зачарованные смотрели то в пламя, то в поле, где погас закат. Валин коршун спал и во сне всхлопывал крыльями.

Недавно Женя нашла те самые скрюченные записи и прислала их мне. Вряд ли кто-то опишет случившуюся с нами ночь точнее. Вот:

«Костёр — это всегда круг. Это граница между очертаниями предметов, куда ещё дотягивается свет, и космосом. Огонь рисует нас не такими, какими мы видим друг друга днём. Хочешь разглядеть душу — посмотри на её хозяина в отблесках пламени.

Мы много раз уходили из Менхегофа в окрестные леса и жгли костры, но в этот день добавилась ещё одна граница: леса, сосен — и поля, высоких трав. Всё стало по-другому. Из темноты вот-вот выйдет кто-то неизвестный. А выйдет ли? Человек ли? Или ветер шевелит заросли таволги? В круге костра всегда кажется, что кого-то не хватает. И одновременно кажется, что присутствует некто невидимый — кто-то ещё.

„Одно-временно“: какое нелепое и горькое слово для костра, разрезающего время, как занавес, за которым длятся разные спектакли. Вроде бы они кончились много лет назад, но мы их видим сейчас. Тишина, стрекот кузнечиков, и счастье, что не слышно моторов, лязганья гусениц, уханья взрывов, — но всё это по-прежнему здесь, около нас, в нас, с нами. Кто мы? Мы смотрим друг на друга и не узнаём, а потом идём обратно, не разговаривая, неся ту приобретённую, драгоценную чужесть, которая сойдёт с нас, как змеиная кожа с серым рассветом».

Я читала это сейчас и, конечно, плакала и вспоминала ту ночь. После чтения имён верных я решила, что медлить нельзя, ведь от жара детей могло разморить, да и было уже глубоко за полночь.

«Друзья, — сказала я, встав перед собравшимися, — готовясь к этому прощальному слову, я решила, что раз мы у костра, то стоит и наш круг уподобить ему. Есть пламя — это наш мир, наша борьба, всё, что с нами случилось. Есть дым — все, кого мы поминали, и всё страшное, что развеял ветер. Есть искры — мы с вами. Только видите, они отлетают и гаснут…»